Берег тысячи зеркал
Шрифт:
Жму их в руках, а в горле вяжет ком от обиды и слез. Так, значит, он развел меня с Лешкой. Он скрывал, что Лешку можно поднять на ноги. Выходит… свекровь права? Она права в своих проклятиях?
— Сару арестовали в Лондоне, Вера. Она полностью подтвердила все мои догадки о причастности Платини к попытке сорвать сделку. Но ко всему прочему, она рассказала, что твой отец лично просил ее сделать так, чтобы ты и не смотрела в мою сторону, а я в твою. Мотив может быть только один, Вера. Тебя хотели…
— Использовать… — по щеке бежит первая слеза.
Смотрю на руку Сана, в которой зажат мой крестик. Не чувствую ничего, кроме холода. Вокруг жара, но меня так знобит, словно я заболела. Знобит ужасно, и так, что стучат зубы.
Как мне посмотреть в глаза этому мужчине? Пытаюсь, но не могу. Его дочь, едва не лишилась отца из-за игр моего собственного. Его семья, и друзья едва не лишились Сана. Он мог погибнуть, если бы Платини добился своего. Мог разбиться, как Алексей. И в этом тоже может быть замешан мой отец.
— Какой… кошмар, — едва произношу, не в состоянии прийти в себя.
Сан обхватывает меня. Тянет на себя, и крепко прижимает к груди, обнимая. Прислоняется носом к волосам, что-то шепчет у макушки. Так приятно шепчет, но это не помогает. Стыд давит, я задыхаюсь, и чувствую себя тряпкой. Безвольной и ничего не стоящей тупицей, чьей жизнью решил помыкать родной отец.
А значит, на это способен кто угодно.
Холодное спокойствие накрывает снова. Ему я научилась, после того, что пережила. Два года рядом с койкой мужа, я училась держать слезы в себе, и давать им волю только в нашей пустой квартире. Я, кажется, выплакала все. И даже такое предательство не способно выдавить из меня больше, чем одну слезу.
Не знаю, должно ли было так случиться. В судьбу всегда верилось слишком сложно. Всю жизнь я предпочитала опираться на крепкое плечо. Сперва, это был отец. Он окружил теплом и заботой с самого детства. Я получала все, что хотела. Гордилась, что я дочь профессора Преображенского, известного ученого с мировым именем. Меня окружали люди из высшего общества, а в друзьях были исключительно дети из интеллигенции. Все детство я провела в разъездах, и видела самые прекрасные уголки мира. Пальмира, Анды, Ниагарский водопад, Аляска и Камчатка. Меня баловали и ни в чем не отказывали. Я купалась в любви.
Потом встретила Алексея, и у меня появилось второе плечо. Не смотря на то, что была дочерью профессора, и могла получить самую престижную работу в своей специальности, я отказалась от этого, как от глупости. Зачем? Когда есть любовь и есть плечо? Даже два. Потому я посвятила себя любимому человеку, стала жить ради него, а ухватившись за новую опору, захотела того же, что он — семьи.
Только, где во всем этом Вера? Где мои решения? Где моя собственная жизнь, в которой могу сказать, что это мое место? Вот почему Сан спросил про место вчера. Этот мужчина первый, кто заставил принимать решения самостоятельно. Он поднял те эмоции, о которых я не подозревала. Мне захотелось стать кем-то, а не частью кого-то.
Но я не могу использовать его и дальше, как лекарство от своей боли и неудач. Не могу, и потому, что весь бардак вокруг меня уничтожит ту жизнь, в которую я, как вор, пробралась всего на день. Его жизнь. Она полноценная, в ней есть настоящие друзья, в ней есть семья.
А то, что вокруг меня, оказалось, фальшивкой. Ведь, когда Алексей разбился, все наши знакомые вдруг пропали, все наши друзья внезапно перестали звонить. Все изменилось, как по щелчку пальца. Рядом не осталось почти никого.
— Я не хотел тебе говорить все вот так. Прости, но другого выхода не было.
Мы встали у окон терминала. За ними глубокий вечер, а огни посадочной полосы слепят. До вылета всего тридцать минут, но мы продолжаем стоять рядом. На расстоянии метра, может меньше. Это уже не важно.
— Ты сделал все правильно, Сан, — с холодным спокойствием отвечаю. — И в этом странность. Мы с тобой знакомы ничтожно мало, но ты понимаешь меня лучше тех людей, которые окружали годами. Ты чужой, порой странный, но более близкого человека, выходит, мне не довелось встретить.
Это правда. Алексея никогда не интересовало то, о чем мы говорили с Саном гуляя у Монмартра.
— Это звучит не как прощание, чаги *(милая).
— Но это оно, — говорю, а сама прищуриваюсь, наблюдая за взлетом самолета. — И теперь у него еще больше причин.
— Даже если я скажу, что люблю тебя и прошу остаться? — его голос звучит по-прежнему холодно, но сказанные слова пробирают жаром до кости.
— Прости… — через силу, сквозь комок в горле, едва выдавливаю скупое ничтожное слово.
Ничего не изменить, Сан. Пока я не исправлю все, что наделал с моей жизнью отец, ничего не изменить. Даже если я скажу, что люблю тебя, и не хочу уезжать.
Самолет взлетает слишком медленно, оставляя на земле слишком много. Весь полет я держу в руках конверт, но не открываю его. Ведь знаю, если увижу все снова — исчезнет решительность.
А без нее, я бы никогда не позвонила этой женщине. Ни за что, не стала бы говорить с ней снова, потому что мы не семья. Я и моя свекровь никогда ею не были.
Однако странность заключается в том, что она сразу отвечает на мой звонок.
— Надежда Викторовна, добрый вечер.
— Не такой он и добрый. Что тебе нужно? — ее тон не удивляет, а наоборот приносит удовлетворение.
Причина в том, что я точно знаю, чего могу ждать от этой женщины. И в последующем, я еще долго буду благодарна судьбе, что не побоялась позвонить ей.
— Нам нужно встретиться, и поговорить, Надежда Викторовна. Могу я приехать к вам сейчас?
Забираю багаж с ленты, а бросая взгляд на часы, решаю, что нужно предупредить Лену о моем позднем визите с ночевкой. В доме отца, я больше оставаться не намерена.