Берег варваров
Шрифт:
— Ни такого, ни этакого, — буркнул я.
В эту минуту я не столько увидел, сколько почувствовал, как спало напряжение в глазах Ленни и как ее стало трясти от с трудом скрываемого смеха. Следом за ней стала хихикать и Гиневра.
— Нет, Майки, ты, видимо, действительно решил меня со свету сжить, — сказала она, и в первый раз за все время, что мы с Ленни стояли здесь в прихожей, я почувствовал в ее голосе что-то если не теплое, то хотя бы человеческое. Мне даже показалось, что она подмигнула мне. — Как же ты мне надоел, — уже почти в открытую хихикая, заявила Гиневра.
И все же этот смех не был искренним. В какой-то момент мы все замолчали и почувствовали себя неловко. Гиневра тяжело вздохнула и спросила у Ленни:
— А у вас точно есть шестьдесят долларов?
— Подожди, только что вроде было пятьдесят, — напомнил ей я.
Гиневра опять сложила руки на груди и гордо заявила:
— Да, пятьдесят… Но со второго месяца. Есть тут у меня один… кандидат, ему тоже эта комната приглянулась, так он предложил мне задаток — десять долларов. Я не собираюсь упускать свои деньги, вне зависимости от того, нравится мне жилец или нет.
— Не волнуйтесь, я добавлю десятку, — сказала Ленни, — вы заработали свои деньги, вы заслужили их, и вы их получите. — Она снова покопалась в сумочке и вытащила из нее небольшую пачку банкнот. — Давайте я заплачу прямо сейчас.
— А на комнату сначала взглянуть не хотите? — поинтересовалась Гиневра.
Похоже, Ленни была немало удивлена тем, что ей самой не пришла в голову эта мысль. Впрочем, подумав, она покачала головой:
— Нет-нет, я примерно знаю, как она может выглядеть, и уверена, на все сто процентов, что все равно останусь у вас. Признаюсь честно, мне эта комната понравилась в ту самую секунду, когда я наткнулась на ваше объявление.
— Может быть, все-таки посмотрите? — повторила Гиневра.
— Нет-нет, я лучше прямо сейчас заплачу. Не только задаток, но и все деньги за первый месяц, — как-то серо и буднично произнесла Ленни. Желтыми, пропахшими табаком пальцами она отсчитала шестьдесят долларов, причем последние десять — однодолларовыми бумажками. Лично я не был уверен в том, что у нее после расчетов с Гиневрой осталась хотя бы пятерка.
— Можно взять ключ? — спросила Ленни.
Я собирался уйти вместе с Ленни, но Гиневра задержала меня:
— Мисс Мэдисон, надеюсь, вы не против, если я ненадолго задержу вашего друга?
— Ну конечно нет, — сказала Ленни и, обернувшись ко мне, попросила: — Заглянешь потом ко мне?
— Как только освобожусь, поднимусь к тебе. Может быть, что-то нужно будет сделать, так я помогу.
Когда мы остались одни, Гиневра покачала головой:
— Странная она, эта твоя подружка.
— Ну не знаю.
Гиневра ткнула меня локтем в бок.
— Я так понимаю, с сегодняшнего дня между нами все кончено?
— А что, разве у нас что-то было?
Гиневра печально улыбнулась:
— Ну знаешь, могло и быть. Видимо, сама судьба удержала нас от глупостей, но, если честно, я все время вспоминала о тебе. Знаешь, Ловетт, я вот что думаю. Тебе, видимо, нравятся женщины постарше. Смотри, сначала я, потом Ленни. Или нет, скорее наоборот, сначала Ленни, а потом я.
— Да ну тебя, — отмахнулся я от нее, — вечно ты все не так понимаешь.
— А мне понравилась эта мисс Мэдисон, — словно размышляя вслух, произнесла Гиневра, — есть в ней что-то необычное, а кроме того… — Гиневра сделала паузу, чтобы я мог отключиться от того, что уже было сказано, и чтобы привлечь мое внимание к последующим словам: — Я, кстати, хотела тебе кое-что сообщить.
— А может, не стоит?
Гиневру было уже не остановить.
— Нет, стоит. Так вот, слушай: могу поклясться, что никакого объявления я не вывешивала. Ну, что ты на это скажешь?
— Откуда же тогда Ленни узнала про комнату? — машинально переспросил я.
— В самом деле, откуда? — пожала плечами Гиневра и указала мне рукой на лестницу: — Иди-иди, помоги своей подружке.
— А что это за история с десятью долларами, кто это тебе деньги в залог оставляет?
Кто бы мог подумать, что Гиневра может быть такой скромной и застенчивой.
— Ах, это не важно, какая разница. Все равно комнату он теперь не получит.
— Кто он? — настойчиво переспросил я. Покрутив кудри пальцами, Гиневра вздохнула:
— Да ладно, рано или поздно все выяснится. Как веревочке ни виться… Это, Ловетт, моя философия. Рано или поздно и ты обо всем узнаешь. У тебя вон сколько времени впереди, это я по сравнению с тобой уже дряхлая развалина, так что подожди немного.
Глава двенадцатая
Я поднялся по лестнице к комнате, только что снятой Ленни. Она открыла дверь, и я ее даже не сразу узнал: ее лицо сияло, да и поздоровалась она со мной так тепло и ласково, что присутствуй при этом Гиневра — нам ни за что было бы не избежать очередных расспросов о степени близости наших отношений.
— Какое замечательное место, а вы, вы просто потрясающий! Если бы не вы… Нет, как здорово вы держались во время разговора.
— По-моему, ничего особенного.
Ленни улыбнулась мне, и от этой улыбки ее лицо словно осветилось изнутри.
— Я так и знала… Знала, что вы окажетесь таким скромным, — произнесла она столь загадочным тоном, что со стороны могло бы показаться, будто кто-то ей годами рассказывал обо мне до того, как мы наконец встретились. — Но вы не правы, уверяю вас. Нельзя стыдиться своих достоинств, ими нужно гордиться. — Ленни оглядела комнату и рухнула в кресло, вытянув ноги перед собой. — Вы даже не представляете себе, как я счастлива.
Судя по всему, сделать ее счастливой было нетрудно. Не спорю, комната была большой, а потолок в ней высоким, но этим достоинства помещения, пожалуй, и исчерпывались. Окна, начинавшиеся почему-то практически от пола и доходившие до верхнего карниза, смотрели на задний двор соседнего здания — на пожарную лестницу и вездесущие веревки с сохнувшим бельем. Подоконники были покрыты слоем сажи, а серый свет, проникавший в комнату через пыльные стекла из узкой кишки между домами, вряд ли мог побеспокоить тяжелый летаргический сон, в котором пребывали диван и кресла весьма почтенного возраста. Из украшений в комнате присутствовал лишь календарь, оставленный предыдущим жильцом. Запечатленная на нем обнаженная девица уже начала загибаться по углам. В дальнем конце комнаты находился умывальник, а на нем, на металлическом подносике, лежал кусок мыла, нижняя часть которого, похоже, когда-то угодила в воду и теперь превратилась в омерзительное, почти застывшее желе.