Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3
Шрифт:
Неожиданно подал голос племянник Леонарда Савватий, который тоже был здесь - сидел до этого момента в углу, обхватив голову руками, а тут вдруг поднялся, оглядел всех прояснившимся взором и сказал:
– Белла жива! Жива!
– и после паузы добавил: - Мы её увидим!
И опять сердце Леонарда заныло как никогда ранее. Но он не предал особого значения словам полоумного Савватия.
– Да, что-то есть общее...
– с трудом выдавил он, ещё раз взглянув на нежданных гостей.
– Но Оззи сейчас только ещё двадцать лет...
– Конечно-конечно! Двадцать!
– замахала руками Зорро.
– Будь он здрав и благополучен, где бы ни находился! А уж этот...
– тут она украдкой смахнулся слезу, - даже и не знаю, выживет ли?
Леонард более не стал задерживаться на складе и вновь отправился на ту сторону в свой Амбар. Вечерело. После недавнего похолодания вновь растеплилось, но облака над озёрной гладью были высокими, перистыми. Солнце клонилось в зубчатые скалы на западе, и малиновая полоса от лучей заходящего светила мерно колыхалась на мелкой ряби хрустально чистой воды. Ну, а по центру озера своим искрящимся отражением
На вёслах сидел старый друг Оззи - Силентиус, один из тех, кому пришлось пережить давнюю экспедицию в Лавретанию вместе с Чужестранцем, а также и другие приключения, которые, казалось бы, происходили всего несколько лет назад, но стали уже не больше и не меньше как - историей. Ещё один верный друг Оззи - Эндрю пропал без вести при последнем трагическом исходе эллизорцев в Лавретанию, тогда же и пропал, а скорее всего, погиб, отец Беллы - Александр. Это уже, не говоря о том, что судьба самой Беллы и Оззи оставались неизвестными, не исключено, что их тоже уже нет на этом свете. В этом смысле хранитель Закона Эллизора Леонард всегда старался быть реалистом: то есть, не питал лишних иллюзий. Однако человеческое сердце не может перестать быть таковым - человеческим, а значит и не может перестать болеть, если только не сделалось каменным. Леонард же, при всей внешней суровости своего облика, всегда был живым человеком.
– Сил... можешь спеть что-нибудь?
– сказал он, ощущая, что по-прежнему речь даётся ему с явным трудом.
Силентиус любил петь, а ещё к тому многие песни сочинял сам. Он с готовностью кивнул и тут же, не оставляя вёсел, запел чистым и сильным голосом:
Отогрели заброшенный дом
Здесь, в низине, где сказка лесная
Заблудилась под зимним дождём,
Мы сюда ещё всех позовём,
И для танца ты выйдешь хмельная
Этим новым весёлым вином,
То ли грешная, то ли святая -
И споёшь, будто радость одна
Ожидает очаг этот новый,
Что ненастье пройдёт, и дубовый
Стол для пира накроем вдвоём.
Из записок в тетради, найденной на складе.
18 июня.
Впереди был небольшой и явно уже побитый войной посёлок, который мы решили не обходить стороной, но постараться разжиться продуктами, водой, медикаментами. В этот момент нас было четверо - прибился ещё один рядовой как раз из соседнего подразделения сапёров. Он был не ранен, хотя и с сильно исцарапанным веснушчатым лицом, рыжеватый. А ещё при нем был АКМ-47 и два целых магазина в "разгрузке". До него мы втроем могли похвастаться лишь одним АК-а с полупустым магазином, пистолетом с одной лишь полной обоймой и моей гранатой.
Итак, решили найти магазин, аптеку, если повезёт. А что ещё делать?
– только на везение и Бога уповать. Правда, как оказалось, никто из нас не знал ни одной молитвы, кроме "Господи помилуй", даже молитва "Отче наш" полностью и без ошибок никак не получалась , не складывалась . Один из магазинчиков находился прямо на въезде в посёлок, но от него осталась только вывеска "Продукты", лежащая чуть в стороне, в то время как остатки павильона уже почти перестали дымиться после попадания явно не слабого калибра. На улице было ни души, порывы сухого жаркого ветра мели мелкий мусор и какие-то пластмассовые обрывки. Чуть ближе к центру обнаружился остов танка со снесённой взрывом боекомплекта башней, которая в результате зад рала орудийный ствол из ближайшего кювета. Тут же тошнотворно несло обгорелым мясом, хотя никаких трупов на первый взгляд я не заметил. Впрочем, было не до осмотра достопримечательностей, нужно было глядеть , как говорится, в оба, дабы не нарваться на неприятности. Будучи сам без ствола , с одной гранатой чувствуешь себя не очень, словно голый, ведь граната это оружие ближнего боя, всего один бросок.
В центре нашли-таки довольно большой универсальный магазин в старом двухэтажном здании, вывеска свидетельствовала, что там же должна быть и аптека. Прямо посреди улицы, напротив магазина, опираясь на новенький с виду костыль, стояла высокая худая старуха в темно-синем платке. Взгляд у неё был какой-то отрешённый, остановившийся, было даже непонятно, видит ли она нас. Магазин был заперт изнутри, но за стеклянными прозрачными дверями вдруг обнаружился мужик в чёрном комбинезоне охранника и с помповым ружьём. Вид у него был, впрочем, не очень уверенный, из чего можно было сделать вывод, что он тут один и большой огневой силы не представляет. У меня оставлялось с собой несколько сотен, пришлось сквозь двери показать их этому горе-охраннику, уж очень не хотелось устраивать здесь стрельбу-пальбу-разборки. В конце концов, мы не бандиты и не мародёры, да и всегда есть опасность привлечь к себе чьё-то внимание.
В общем, в магазине мы затоварились, в том числе и медикаментами, но уже на выходе из посёлка нам не повезло: позади вдруг нарисовался джип местных п овстанцев с крупнокалиберным пулемётом на турели, а ещё несколько позади пылила их же "бэха". Наверное, можно было попробовать сразу сдаться, но северяне первыми открыли огонь. Если вы не знаете, как пули калибром в четырнадцать миллиметров разрывают тело вашего ближнего, то вам лучше никогда не видеть этого: первым это произошло с тем из нас, кто вскинул единственный имеющийся у нас с полным боекомплектом автомат. Падая на землю и отползая за обгоревший остов бывшего здесь танка, я ещё услышал два пистолетных выстрела, но следом уложил и на землю и того, кто осмелился открыть пусть и никудышный, но ответный огонь. Куда подевался наш третий спутник, я даже и не понял: то ли успел дать дёру, то ли его тоже уложили очередью из пулемёта. Во всяком случае, мне было не до тщательного осмотра местности. Со мной была одна единственная граната, прямо за мной и остовом танка был небольшой кювет и бугор , заросший густой травой, а за бугром чуть в отдалении начинался лес, куда мне и было желательно попасть. Однако этому желанию сильно препятствовали джип с пулемётом и бэтээр на дороге. Правда, бэтээр дал газу и подался куда-то дальше к центру поселка, в то время как к остову танка и трупам моих товарищей, судя по урчанию мотора, приближался тот самый джип. Севряне , как видно, решили проверить, всех ли они положили на месте. Итак, у меня была надежда только на единственную мою гранату. Джип моих врагов имел открытый верх с пулемётной турелью, и если угодить гранатой именно туда, внутрь, был шанс уйти живым, потому что, если даже если кто в джипе будет не убит , а только ранен, контузия от взрыва и шок вряд ли дадут ему возможность вести прицельный огонь, тогда как "бэха" не сможет быстро развернуться и вести за одним мной серьёзную охоту. Беда была в том, что ранее мне доводилось бросать гранату всего два раза в жизни, да и то был о на учебном полигоне. То есть шансов у меня было немного. Даже выглянуть из-за танка и примериться вряд ли оставалась возможность: тут же замет ят и изрешет ят . Я даже и не знал, на каком расстоянии находится джип - доносился только шум мотора. Очевидно было также, что если они сейчас остановятся и повылезают наружу, то это сильно уменьшит шансы уложить их всех в одной кабине, на борту, так сказать, этого самого джипа. Было обидно, что, вот, похоже, настал мой смертный час, а я ничего особо выдающегося в этой жизни совершить не успел, разве что женился да родил одну дочку, но и в этом ничего такого особенного нет. Даже в этой дурацкой войне ничего такого героического не совершил - что приказывали, то и делал. Именно эта обида заставила меня молиться - как-то так: "Господи, ты же видишь, что со мной происходит! Помоги мне сейчас, помоги! Помоги, и я постараюсь жить лучше, как Тебе угодно! Обязательно прочитаю Библию, я же уже однажды пытался! Помоги, Господи, бросить эту гранату !"
В общем, когда я выдернул чеку и быстро поднялся из-за танка, момент был вполне удачный: пулемётчик отвернулся, двое только изготовились спрыгнуть на земле, а водитель хоть и смотрел прямо на меня, выпучив глаза, но ничего сделать уже не смог, только, кажется, пытался что-то крикнуть, когда моя граната с металлическим стуком угодила куда-то прямо за пулемётную турель – и тут же раздался взрыв. Его последствие я не стал рассматривать, потому что тут же дал дёру за бугор в сторону леса. Сзади раздавались стоны и какие-то выкрики (стало быть, кто-то уцелел, это мне не жалко, пусть живёт, кто может), но выстрелов в мою сторону в тот момент не доносилось.
21 июня.
Вчера, наконец-то, вышел к своим. С рукой дело совсем плохо, грозит ампутация, так что меня должны отправить в столичный госпиталь. Это, конечно, хорошо, ведь у вижу своих: в первую очередь Жанну и Сонечку.
Глава ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В ПОИСКАХ ЯДОЗУБОВ
Несмотря на то, что Яков хорошо знал эллизорские подземелья, задача найти питомник с таллайскими ядозубами, оказалась не из лёгких. Покойный Тимур хранил местонахождение ядозубов и запасов снадобья в тайне и никому эту тайну не раскрывал. В его комнатке-чулане удалось обнаружить лишь небольшой запас заветных белых крупинок, две трети которых Великой посвящённый отсыпал себе в шкатулку, а треть милостиво презентовал Геронтию Ному, который без снадобья (пусть тот и утверждал, что не очень к нему привязан) рисковал совсем разболеться и перейти на постельный режим.