Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3
Шрифт:
– Да что рассказывать!
– вздохнул честной иерей.
– Начальник в этой службе сущий змей! Непробиваемый! И ехидный, представь себе! Была бы его воля, он Церковь бы к своей организации за версту не подпустил! И только сейчас, когда его сверху обязали, был вынужден меня принять. Но чувствуется, что никакого понимания у нас с ним не будет. Одни только палки в колеса!
– Да ты не паникуй!
– начал утешать его супруга.
– У тебя же нет задачи всё за один визит решить? А так, все равно ему никуда не деться! Ты только не горячись! Бери его измором. А там потихоньку наладится всё, вот
О. Максим ещё раз вздохнул. Подумал было, что жена должна быть, как всегда, права, но что-то на этот раз в душе продолжало свербеть, мешая прийти к такой же, как у супруги, святой уверенности, что "всё будет хорошо".
– Понимаешь, тут не всё так просто, - продолжил он свою ежевечернюю "исповедь", - там у них страшная секретность, какие-то бесконечные допуски. У меня такое ощущение, что сотрудникам этого "веса" даже на исповедь к священнику запрещается ходит...
– Разве такое может быть?
– удивилась Катя.
– Не знаю! Я прямо спросил: покажите мне параграф в ваших инструкциях, где говорится, что это запрещено! А мне в ответ: вы не имеете допуска к секретным инструкциям, чтобы в какие-либо параграфы вообще смотреть. Типа, поверьте на слово, что нельзя! Ну, каково?
– Это очень странно!
– И я так считаю!
– Ну, хоть о чём-нибудь вообще договорились?
– Представь себе, только о молебнах по большим праздникам! Ну и что будет в их здании комната-часовня, чтобы эти молебны под присмотром начальства совершать. И всё! И никаких личных, отдельных контактов с сотрудниками! И, стало быть, никакой исповеди!
Тут на кухню влетела младшенькая - копия мамы, шабутная и несколько проказливая. Чтобы её успокоить и вообще начать укладывать "баиньки", матушка была вынуждена покинуть опечаленного супруга. Зато пробудился мобильный телефон. Звонил отец - почётный пенсионер, правда, всё еще не утративший, благодаря своему имени, некоторых связей в высоких кругах. Такой до сих пор гуманитарно востребованный на разного рода съездах и конференциях, в том числе - международных. А может быть и не только гуманитарно, но и - практически востребованный: о. Максим подозревал, что очень о многом в жизнедеятельности своего отца просто не знает.
Более или менее регулярно он начал общаться с сыном только в последние годы, наконец, простив о. Максиму то, что тот в своё время стал в Церкви "отцом", то есть - заправским клерикалом.
За разговором Окоёмов-младший, пользуясь случаем, решил поинтересоваться у Окоёмова-старшего, что тот может знать относительно этого самого VES. Отца в мобильной трубке было слышно очень хорошо: и техника качественная, и связь, и голос отцовский всегда был по-начальственному хорошо поставлен.
– Вообще-то мало, что мне известно!
– пророкотал отец в ответ на прямо сформулированный вопрос.
– Никого знакомых из этой спецуры у меня нет. Правда, есть один из моих подопечных в Совете безопасности, он наверняка что-нибудь да знает. Я разведаю!
– отец помолчал и со свойственной ему прямотой спросил: - А что, у тебя какие-то неприятности с ними, сынок?
О. Максиму пришлось вновь рассказывать про свой визит в штаб-квартиру VES и про "змея" Зарайского. Окоёмов-старший несколько озадачился:
– Думаю, вряд у тебя получиться влезть к ним в душу со своей исповедью, ишь ты как маханул! Да какая спецура будет рада, если какие-то попы вдруг захотят, чтобы их агентура разоткровенничалась!
– и телефон громогласно расхохотался.
О. Максим особо не обиделся, поскольку хорошо отца и его манеру шутить знал.
– Ну, да ладно!
– закончил смеяться старший Окоёмов.
– Я все равно попробую что-нибудь узнать, - он немного помолчал и добавил: - Ты не забыл, что третьего годовщина?
– Нет, конечно, я постараюсь быть!
– Ты это... Давай и Катю тоже... возьми...
Это было новостью. До сего дня отец свою невестку не то, чтобы игнорировал, но дистанцию держал чётко выверенную, в частности никогда еще не звал Катю на поминки-годовщины по своей покойной супруге и матери о. Максима. Но ещё больше поразил он своего сына, когда тот услышал:
– И это... как там у вас это называется, панихида, кажется? Устроишь... на кладбище?
Когда Катя вернулась на кухню, то застала своего супруга в легком удивлении.
– Что ещё случилось?
– осторожно спросила она.
Когда о. Максим рассказал о содержании разговора с отцом, матушка ничуть не удивилась.
– Ну, к этому всё шло. Как бы он не пыжился, всё же не каменный. Внучек-то обожает. Может быть, теперь будем чаще все общаться?
О. Максим хотел было что-то возразить, но, несколько подумав, решил промолчать: его супруга была проницательней его самого и ошибалась крайне редко. Правда, почему-то к идее "чаще общаться", о Максим внутренне отнесся с некоторой настороженностью. Сам, при этом, не понял ещё почему. Просто ему же тоже было не семнадцать лет, и опыт подсказывал, что к тому или иному расширению или углублению даже и родственного общения, нужно подходить взвешенно, с осторожностью. Ведь и у общения бывают свои оборотные стороны, неожиданные повороты и непредсказуемые последствия. Так что излишний романтизм тут тоже не всегда хорош.
– Да! Ещё сегодня звонила мама!
– тут же сообщила Катя.
– И что там у них?
– привычно напрягся супруг.
– Да ничего особенного. С отцом помирились. Он уже месяц не пьёт. Я так поняла, что будут достраивать дом...
– Ага-ага...
– у Окоёмова-младшего вдруг пробудился аппетит и он усердней заворочал вилкой в тарелке с макаронами.
– Интересно только на какие средства?
– Ты не бойся, она ничего такого не имела ввиду, о деньгах речи не было.
– Ну, это пока... Потом они просрочат какой-нибудь кредит или не будет "малость" на сотню метров профиля и тогда...
– Да ладно тебе...
– Всё равно ноги моей не будет в этом их доме!
– Не будет твоей, придётся быть моей!
– Катя! Ты хоть вспомни своё детство! Ты забыла кто тебя вообще воспитал и где твои родители были?
– Зато бабушка привела меня в Церковь, а иначе у тебя была бы другая матушка!
– наконец, обиделась Катя.
– Может, и впрямь тебе тогда было бы лучше!
Но о. Максим уже остыл.
– Ладно, прости, - сказал он.
– Сама знаешь, у меня от этих строительных идей аллергия!
– и ещё поковыряв вилкой в тарелке, добавил: - Что-то макароны совсем остыли...