Берегитесь дедушки
Шрифт:
— Это легко снимается. Каждая женщина должна родить.
Наташа замялась и, вновь почувствовав боль несбывшегося, сказала:
— Я смирилась со своей бездетностью.
Но Жанна провела издалека ладонью, очерчивая контуры фигуры учительницы, уже стоявшей у входа, и заговорила медленно, растягивая слова, будто в трансе:
— Девочка у тебя должна быть. Вижу ее прямо. Что-то мешает ей родиться. Вижу еще проблему в четвертом шейном позвонке. Ее тоже легко убрать. А за спиной у тебя образ мужчины из вашего рода. Он — твой ангел-хранитель. И что это за Олька, о которой ты с утра думаешь? Ерунду она говорит, помиритесь с ней скоро.
Наташа потерла по привычке затекающую после сидячей работы шею и почувствовала, как мороз побежал по коже — с Олькой они действительно разругались утром из-за пустяка. Вместе с изумлением в душу наглой змеей проползла надежда. Мысль о ребенке, которого так мечталось иметь. Пусть даже без мужа. Потому Наташа легко, как красная рыбка в японском пруде, заглотила крючок с наживкой от Жанны «Я помогу тебе. Бесплатно».
Наташа ходила на сеансы, посещала праздники волховства и исправно выполняла наказы магини. А главное, смутившись бесплатной помощи, не смогла брать плату за уроки языка бледному, всегда неопрятному и потерянному внуку Жанны. Полгода Наташа жила фантазиями и расцвела даже как-то по-особому, начала улыбаться загадочно и вести себя иначе — беременная… надеждой.
Наступил назначенный срок, а Наташа так и не зачала. Хотя в некотором роде предсказание Жанны сбылось — в жизни женщины появился брошенный, но не разведенный с женой Слава, боящийся социума, талантливый пианист с дочкой первоклашкой. Они оба были неприкаянными, и Наташа распахнула сердце, впустила их в свой дом. Несмотря на трудности жизни с непризнанным гением и сложный характер ребенка, она была почти счастлива, хоть счастье это и казалось игрой, будто ей кто-то выдал на время роль супруги и матери. Наташа так боялась сыграть эту роль плохо! А дедушка, видя ее усталость, возмущался и называл Славу тютей, «что за мужик, который гвоздь забить не может, ни тпру, ни ну». Василий Иваныч вступил с гражданским мужем в невидимую конкурентную борьбу, как США с Советским Союзом во время холодной войны. Дедушка во всем показывал, мол, «я лучше, лучше!», а Слава бесился тихо и громко.
Наташа разрывалась: пыталась утихомирить деда, успокаивала вздыбленное эго Славы. А еще самозабвенно готовила, стирала, гладила, убирала, обшивала, делала уроки, водила на танцы, тащила с базара сумки, до криков в ночных кошмарах страшась потерять Славочку и Настюшу.
Именно тогда, когда Наташа поверила, что прошла испытание, и это уже навсегда, все закончилось. Вернулась блудная жена. Гений собрал, молча, вещи и ушел, чтобы вновь оказаться под крылом пробивной и состоятельной бизнес-вумен. С ребенком Наташе встречаться запретили. Самой Настюше наговорили столько ужасов про «злую тетю», что девочка с кудряшками при виде Наташи, пришедшей поздравить ее с днем рождения, попятилась и спряталась за гувернантку.
Потом Слава вроде бы хотел извиниться, но узнав, что он до сих пор женат, дедушка выставил его за порог, оставив болезненно-соленый след на отутюженных домработницей штанах.
Чтобы обуздать боль, Наташе понадобилось несколько лет, но она не винила никого. Еле ползая на обломках надежд и фантазий, она лечила сердце и считала виноватой себя — за то, что недодала, не смогла и слишком легко поддалась на обещания счастья. Теперь же ее голова снова раскалывалась, расшибленная теми же граблями, а душа кровила, раненная осколками придуманной сказки.
Внутри Наташи все вскипело — опять тратить время на зализывание ран?
Она решительно сдернула с себя одеяло. Сказала вслух теням на стене:
— Нет, обойдетесь! Я счастлива. Я счаст-ли-ва. И пошли вы все!
Ей уже не двадцать и не тридцать, чтобы болеть любовью и скармливать радость жизни несбывшимся иллюзиям. Наташа резкими движениями завязала тесемки халата, пояс и отправилась мыть посуду. Вместе с крошками она принялась стирать с фарфора следы неудавшегося вечера. Говорят, куда ночь, туда и сон, а у Наташи будет — куда вода, туда и беда. Прочь из дома. В стоки. В канализацию.
На звук льющейся воды в кухню осторожно выглянул дедушка.
— Туся…
Наташа гневно обернулась.
— Я не страдаю. Не бойся! Но если ты еще раз вмешаешься в мою личную жизнь…
— Я защитить тебя хотел.
— Не надо меня защищать. Я — взрослая. Не Туся давно, а Наталья Владимировна. И сунешься еще раз в мои личные дела, уеду к матери в Австралию, понял?
Дед ничего не сказал. Вмиг растеряв удаль, он понурил голову, опустил плечи и тихо зашаркал к себе. Совсем дряхлый, сморщенный годами старичок.
И, несмотря на праведный гнев, Наташе стало его жалко. Как всегда.
Утро встретило серостью и потеплением. Из непроглядных облаков, обложивших город, летел снег. Мело крупными хлопьями. Значит, опять весь город станет… Где-то впереди по улице буксовал незадачливый водитель. Воспоминание об Игоре заставило Наташу нахмуриться и тяжело вздохнуть, но она тут же прогнала грустные мысли и даже встряхнула головой, чтобы летели подальше. Скользнула взглядом по забытому вчера на столе пузырьку Валосердина и подошла к зеркалу. Взъерошенное, но весьма милое круглощекое чучело в любимом розовом халате. Хотя, никакое и не чучело вовсе! Наташа заставила себя улыбнуться — улыбка вышла резиновой, но рожица смешной. И Наташа хмыкнула. Присматриваясь к своему лицу, явно похорошевшему после вчерашних процедур, она задумалась.
«А есть ли смысл грустить? — спросила она себя. — В конце концов, я вышла в ту ночь не принца с конем на скаку остановить, чтобы дубиной по голове и к себе в пещеру, так? Я вышла напоить человека чаем, чтобы не замерз. Он не замерз. Поставленная цель достигнута. Все хорошо. Это раз. Я хотела елку и так, чтобы не тащить ее и не надрываться — и вот, пожалуйста, целых четыре штуки: по одной в комнату и еще на кухню или во двор в сугроб водрузить, котам соседским на радость. Кстати, рядом снеговика слепить можно. Это два. У меня остался нетронутый торт в холодильнике, мой любимый. И можно ни с кем не делиться! Это три. Ладно, дам дедушке кусочек… Наконец, я сходила с парикмахерскую и в кои-то веки почувствовала себя женщиной. Кстати, за которую вчера чуть не подрались два петуха. Это четыре! — Наташа посмотрела на свои загнутые пальцы с красивым маникюром, не хватало сказать «это пять» для полного счастья. Значит, надо было придумать, и она дала себе в этом полный карт-бланш. — Итак, романтическая история под Новый год не срослась — это, конечно, печаль. Но с другой стороны, люди платят деньги, чтобы погрузиться в давно не испытанные эмоции: книжки покупают, в театры или кино ходят, а мне бесплатно вся эта комедия досталась. Даже с наваром… елочным. Итак, это пять!»
Наташа выставила вперед кулачок с зажатой пятерней и громко хихикнула. Не то чтобы она вот так просто, взмахом руки повеселела и забыла о вчерашнем, но на душе стало куда меньше хмари, чем за окном.
Наташа вышла из комнаты, в нос пахнуло хвоей — деревья в зале за ночь раскинули лапы, распушили иголочки, словно красуясь друг перед другом. «Ну вот, петухи ушли, а хвосты остались», — снова хмыкнула Наташа и направилась в кухню, решив в порядке исключения заварить себе хорошего кофе, не чаю и тем более не растворимой бурды, которой торговал Игорь.