Берестяга
Шрифт:
— Верно, сынок… Видать, ты не новичок-ат на лесоповале…
Стали возвращаться с обеда «лесорубы» из других бригад. И каждый останавливался возле шеста — его воткнули у дороги, так что не обойдешь.
«Внимание! Наша бригада решила ежедневно выполнять двойную норму. Пять кубометров на каждого вместо двух с половиной!
Вызываем на соревнование другие бригады.
Все для фронта! Все для победы!
—
— Да разве их теперь догонишь? Смотрите, уже сколько без нас «наломали».
— И нам бы обедать на делянке.
— Скажут, собезьянничали.
— Не собезьянничали, а переняли опыт. Правда, Николай Николаевич?
— Правда. Хорошее перенимать никогда не зазорно.
Стало вечереть… Федор Федорович и Силантий успели замерить «штабеля». Ребята ожидали, когда лесники объявят результаты обмера.
Силантий вышел в круг. В руке у него засаленная ученическая тетрадка. Силантий и так знал, сколько какая бригада заготовила дров, но все равно держал тетрадь с записями. Видно, для убедительности и солидности. И все «лесорубы» смотрели на эту тетрадку.
Говорил Силантий витиевато, долго. Ребята еле дождались, когда он наконец объявил:
— На первом месте на сегодняшний день бригада Берестнякова. По шесть с четвертью кубометров на каждого. — Кто-то захлопал в ладоши. И все захлопали. А Силантий растерялся: у него не было второй руки, чтобы хлопать. — На втором месте бригада Пономарева. По пять кубометров на человека. — Этой бригаде тоже похлопали. — На третьем месте бригада Уткина. По четыре с половиной кубометра…
— А мы на каком? — потребовали ответа ягодинки.
— Вы особ статья, — ответил Силантий. — Вы сами по себе, без соревнования. Не с кем вам соревноваться.
— А ты антимонию не разводи. Говори, по сколько бригада ягодинок заготовила?
Силантий заглянул в тетрадку.
— На каждую бабоньку приходится по шесть кубометров без малого.
Никто не стал засиживаться за столом в этот вечер. У всех болели мышцы, гудели руки… Поужинали и тут же завалились спать. И заснули все как по команде.
Не спали только Федор Федорович, Клавдия Семеновна, Настя, Прохор и Трус.
Настя и Юрка помогали Клавдии Семеновне мыть посуду. Федор Федорович у порога точил и разводил пилы. Для верности глаза Брынкин надел очки. Очки были старенькие, с одной дужкой, а вторую заменял кусок черного шнурка от ботинок.
Прохор писал письмо Тане. Он обещал ей в первый же день написать. Берестяга думал, что написать письмо ему ничего не стоит, а теперь вот сидел над тетрадкой, а на первом листе, на первой строчке пока что была выведена фраза: «Здравствуй, Таня!».
Повизгивал
Его кто-то тряс за плечо. Берестяга открыл глаза, увидел Настю.
— Ложись, бригадир.
— Сейчас, сейчас, — согласился Прохор.
— Завтра допишешь письмо, — Настя улыбнулась. — Эх, ты! За весь вечер только и успел написать одну строчку… Разбудить тебя пораньше?
— Разбуди.
Три дня осталось жить «лесорубам» на Лыковском хуторе. Один день только бригада Берестнякова уступила первенство уткинской бригаде. И не оттого что ребята стали хуже работать, а просто досталась им трудная делянка.
«Утята» зря ликовали. На другой день «берестяги» поднажали и снова стали первыми.
Дрова стали вывозить с делянок к шоссе, а оттуда в Богородск.
На хутор приехали на лошадях Скирлы, дед Петьки Ныркова и Дуська Кутянина.
Они должны были помочь вывозить дрова из лесу на проезжую дорогу и увезти «лесорубов» домой. Почти все, не скрывая, радовались скорому возвращению в Ягодное.
Только Юрка Трус затосковал. Когда он теперь встретится с Настей? Если только летом. От Лыковского хутора до Юркиной деревни, правда, всего тринадцать верст. Но разве отпросишься у матери, когда на усадьбе, дома и в колхозе будет дел по горло?
Настя тоже последние дни ходила скучная.
— Письма мне будешь писать? — спросил ее Трусов.
— Не знаю, — ответила Настя, но тут же шепнула: — Буду. Только ты первый мне напиши.
…Уже несколько дней у Николая Николаевича болело сердце. Сначала он скрывал это. Наконец директору стало так плохо, что он не смог подняться с постели. Симакова перенесли в дом Брынкина под присмотр Клавдии Семеновны.
В обед трех бригадиров и Лосицкого вызвали на хутор к директору.
Возле кровати больного сидел Игорь Аркадьевич Гуминский.
— Николаю Николаевичу нужно ехать в больницу, — сказал Гуминский своим тихим голосом. И показалось, что это вовсе и не он сказал, потому что ни один мускул при этом не дрогнул на его лице, а рот его, как всегда, был прикрыт шарфом. — Но он говорит, что не может оставить вас одних. Вы что на это скажете, молодые люди?
— Вы за нас не беспокойтесь, — стал успокаивать Лосицкий. — Все будет в порядке. Закончим работу и благополучно вернемся домой. Сами не маленькие, а кроме того, здесь Скирлы, Ефим Назарович Нырков. За нас вам беспокоиться нечего…