Бермудский Треугольник
Шрифт:
— Как так можно? — вторит Нелюбову интеллигентный полковник Захаров, — Вы же коммунисты!
— Какие они коммунисты! — подхватывает подполковник. — Вы только посмотрите, Валерий Гиацинтович! Вам подобное когда-нибудь встречалось?! Вы видели босого офицера на докладе у руководства?
— Впервые.
— А вы видели, — не унимается Нелюбов, — портянку на шее у коммуниста.
— Только петлю, и то на картине в военном музее!
— А как вам такое: лейтенант Терентьев за день грамоте разучился! Посмотрите, товарищ полковник, офицер разведки, как деревенский дурачок, пишет рапорт печатными буквами.
— Кабыла сказано… — с трудом ворочая языком, силится найти оправдание «первопечатник» Терентьев.
— Что значит — кобылой сказано? Вы на что намекаете? — переспрашивает Нелюбов.
Терентьев собирается с духом и, стараясь контролировать артикуляцию, повторяет.
— Как была… Как было сказано… ввиду недоступности моих прописей для вашего понимания, решился на экскремент!
— Какой ещё экскремент?
— Экс-пе-ри-мент… — с трудом выговаривает измученный курсант. — Цель которого, научиться излагать свои мысли печатной писью.
— Вы видите этого грамотея, товарищ полковник! — в отчаянье восклицает руководитель сборов, — что с таким материалом прикажете делать?
Полковник Захаров хмурится, переводя взгляд на Терентьева, который даже сидя не в состоянии держать равновесия. Но вдруг его лицо начинает подёргиваться. Кажется, внутри ветерана мадридской резидентуры пускаются в пляс мелкие бесы. Захаров с трудом сдерживает утробные рыдания нарождающегося смеха. Он нарочито кашляет и спешит повернуться к стене, где за происходящим из опалённых паяльной лампой рамок наблюдает бородатый господин, напоминающий Карла Маркса. Реакция начальства ещё более распаляет Нелюбова.
— Клять их мать, эту молодёжь! Ну, сил моих нет, товарищ полковник! Вы слышали, что сказал лейтенант Дятлов?
— Нет, — утирая слёзы, признаётся полковник.
— Так вот, товарищ полковник, — срывая дыхание от возмущения, спешит доложить ретивый подчинённый. — Вы не поверите! Он утверждает, что вчера вечером имел сношения с местным населением… — Нелюбов заходится клёкотом площадной брани. — И откуда только этих слов понабрался: «имел сно-ше-ни-я!»… В процессе коих принял восемьсот!.. Вы можете поверить — восемьсот грамм водки! На одно подотчётное лицо! Такое в жизни бывает?
— Нет, конечно, — утешает не в меру разошедшегося руководителя сборов полковник с двумя орденами Красного знамени.
Дятлов, оторвавшись от написания рапорта, внимательно вслушивается и, дождавшись паузы, склоняется к уху Германа.
— Интересно, а что бы стало с Нелюбовым, если бы я сказал правду?
— Что?
— Его бы кондратий хватил! Я всё подсчитал: за день выпил не меньше полутора литров водки!
— Да-а-а?! Ты, Шурик, герой!
Беседующих офицеров перебивают.
— О чём вы там шепчетесь? — срывается в крик дознаватель. — Старший лейтенант Поскотин! Кто вам разрешил сесть? Товарищ полковник, ну вы только на это посмотрите!..
— Да, действительно… — пытается скрыть своё умное лицо за маской уставной суровости полковник Захаров. — Садитесь, Герман Николаевич. Пишите. Пишите рапорт на имя генерала Зайцева.
Поскотину становится плохо. «Значит, уже доложили начальнику Института». Его мысли прерывает пришедший в себя подполковник Нелюбов.
— Товарищи офицеры, а где вы, собственно, успели столько выпить, и кто ещё участвовал в вашей оргии?
Подполковник обводит глазами провинившихся. Все опускают головы. До Германа, наконец, доходит, что с ними нет Царёва из «партнабора». «Заложил!» — мелькает мысль, но остаётся не озвученной.
— Начальник патруля доложил, что вы сбились с дороги. Так это было? — вмешивается в разговор полковник Захаров, — Мне также доложили, что с вами был ещё пятый!.. Ну? Кто может прояснить ситуацию?.. Вот вы, Вениамин Вениаминович!
Мочалин порывисто встаёт, роняет рапорт, и начинает нести околесицу о заслуженной им грамоте передовика, а также о призовом фонде для ударников труда, после чего, теряя нить, вдруг вспоминает копну сена, где он, якобы, мирно отдыхал после завершения трудового дня.
Вызванный вторым, Дятлов невозмутимо повторяет версию о сношениях с местным населением, на ходу подтверждая алиби Мочалина, которого он якобы нашёл в копне, возвращаясь после упомянутых им «сношений».
— Да, вот ещё, — вдруг встрепенулся допрашиваемый, — под упомянутой ранее копной, мною, лейтенантом Дятловым, помимо младшего лейтенанта Мочалина, был обнаружен и старший лейтенант Поскотин, который… который лежал с закрытыми глазами на противоположной стороне означенной копны.
— Лейтенант Поскотин, поясните, что вы делали «с закрытыми глазами на противоположной стороне копны»? — пряча улыбку, спросил дотошный полковник Захаров.
Герман ошеломлён. Выстроенная им линия обороны должна была начинаться с библиотеки, а тут — копна!
— Что молчите, лейтенант?
— Да я и сам не помню, как после библиотеки в копне очутился…
Следователи не выдерживают. Полковник Захаров ломается пополам, за ним, задыхаясь беззвучным смехом, сгибается Нелюбов.
— Всё, на сегодня довольно! — вытирая слёзы, резюмирует Захаров. — Василий Петрович, проследите, чтобы рапорта были написаны и завтра к девяти — ко мне.
— Есть, товарищ полковник, — откликается подчинённый, провожая орденоносца к выходу. — Ну что, соколики, доигрались? — язвительно обращается он после минутного отсутствия. — Сам генерал Зайцев час назад по ваши души звонил! Смекаете, залётчики?!
Досрочное откомандирование
В Москву возвращались молча. На переднем сиденье чёрной «Волги» находился отрешённый от всего земного Терентьев, на заднем — пребывающий в штиле «Бермудский треугольник». После ночного допроса Сергей решительно порвал с прошлым и демонстративно дистанцировался от погрязших в грехе сослуживцев. Он сидел прямо, чуть облокотившись на спинке сиднья и через лобовое стекло, не мигая, смотрел вдаль, будто за рассечённой дорогой холмами силился узреть судьбу. Меланхоличный Дятлов дремал, уронив голову на грудь, зажатый с обеих сторон друзьями. Герман и посеревший от передряг Веничка вполголоса обсуждали возможные варианты развития сценария их дальнейшей службы.