Бермудский Треугольник
Шрифт:
Ветеран, довольно улыбаясь, повернулся за поддержкой к единственному зрителю. Герман состроил на лице умильно-восторженное выражение, между тем как юное дарование, качаясь на тонких ножках, продолжило:
И памятью представлены Лишь строгие наставники — Глаза холодноватые И резкие черты… Легко и прямо жившие, Сурово мне внушившие Законы Доброты.— Ну, как? — поинтересовался ветеран по завершении выступления.
— Замечательно! — слукавил Герман, не уловивший смысла в весьма посредственных, на его взгляд, стихах.
— Друг мой, Марек Вейцман сочинил. Простой учитель физики из Черкасс, а какой талантище!
— Что ж в этих стихах выдающегося? — не выдержал собеседник, украдкой наблюдая, как внук ветерана, перешагивает через устроенный дедом загон и на цыпочках крадётся вон из комнаты.
— Эх, сопливое вы поколение, — вздохнул старик, выпрямляя ноги — не видите, отчего падаете и почему летать разучились!
— От чего же и почему? — насмешливо спросил представитель «сопливого поколения».
— Давай сначала познакомимся, молодой человек. Меня зовут Симон Столберг… Симон Аркадьевич, полковник запаса.
— Майор Поскотин, — выпалил и тут же зарумянился в очередной раз «проколовшийся» разведчик.
— Да ладно, не тушуйся, никому не скажу. Звать-то как?
— Германом.
— Послушай, служивый, — ветеран пытливо взглянул ему в глаза, — тебе не кажется, что мы вырыли себе яму, куда наша с тобой страна непременно свалится и расшибётся вдребезги!
— Ни в малейшей степени! — уверенно, но вместе с тем холодно ответил Герман, освобождаясь от привычного его поколению преклонению перед ветеранами войны. — Если уж вы Гитлеру шею сломали, то мы как-нибудь справимся с нашими пустячными проблемами.
— Эх, мил-человек, и я бы того хотел, только слишком далеко мы уже зашли!..
— Симон Аркадьевич, вы либо говорите, что вы имеете ввиду, либо давайте выпьем, наконец, за уходящий год, — отрезал всё более раздражающийся Поскотин. — Так в чём проблема, товарищ полковник?
— В ба?бах, молодой человек!
— Не могу не согласиться! — иронично поддержал его Герман.
— И даже не сомневайся, — продолжил старик, — бабы погубили Рим и нас погубят! Твоих детей и моих внуков уже испортили. Они ж ничего другого делать не умеют, как своих крови?нушек ограждать от всяческих напастей. Женщины, они, как сороки, всё в дом тащат, — чтоб им пусто было! Детям запрещают драться и лазать по деревьям! Мужиков на три метра от кровати не отпускают. Женщины отравят страну комфортом и сытостью, и нас превратят в опарышей, поверь мне!
Гостя уже стало раздражать пустое брюзжание ветерана. Давая понять, что разговор пора завершать, скептически настроенный собеседник, повернулся к экрану телевизора. Фильм близился к концу. Аристократично лысеющий артист Гафт сидел на крыше, а блистательный любовник всесоюзного масштаба Александр Абдулов лез к нему в белых штанах. «Какой бред!» — подумал невольный зритель, намереваясь встать и уйти на кухню, но его остановил детский плач. Ревел Сёма, которого за ухо вела Альбина.
— Папа! — воскликнула она в раздражении, — Тебе уже ничего нельзя поручить! Тот ещё дед, даже с внуком посидеть не может! Посмотри, что он наделал!
Семён уже бежал к деду, подставляя макушку для подзатыльника. Белая сорочка ребёнка была испачкана ярким кровавым пятном.
— Вишнёвый сок! Я вишню для торта давила, а он!.. У-у-у, дедов поцик!
— Уймись, Альбина, — попытался было остановить её отец, но дочь уже несло.
— Была б моя воля, всех мужиков истребила! — распалялась она, — Абсолютно бесполезные существа! Строят из себя повелителей, а на поверку — бестолочи и в хозяйстве — не многим полезнее холодильников.
— Ты своему мужу выговаривай, а не мне! — вскипел ветеран.
— А ты в ОВИР справку о ранении отнёс? А копию паспорта Ерофея? Или ещё год будем ждать отъезда? — распалялась его дочь, переодевая сына, зажатого в клещах его ног.
— Погоди, не всё сразу… В ОВИР сходить — это тебе не «Семь-сорок» сплясать!
Старик Столберг виновато посмотрел на Германа, который невольно был втянут в семейные дрязги.
— В Израиль? — холодно спросил он.
— Да.
— Почему?
— Ты молод, не поймёшь…
— Отчего же?..
Поскотин в упор смотрел на бывшего фронтовика, который ещё пять минут назад вызывал в нём чувство глубокого уважения, но вдруг встретил не менее твёрдый взгляд старого еврея.
— Там по-прежнему верят в идеалы и даже женщины способны защищать свою Родину. Здесь всё уже сгнило…
«Да ну?» — язвительно спросил наливающийся уверенностью разведчик, переходя в наступление, однако на полуслове был остановлен. В гостиную вошли Ольга и Михаил, держа за руки маленькую дочь с огромным алым бантом на белокурой головке. Альбина бросилась к гостям. Герман стушевался и опустил голову. Ветеран одной рукой подтолкнул внука к девочке, но она, чего-то испугавшись, протянула руки к отцу, который легко поднял её и усадил к себе на шею. Ольга и Альбина вышли, а Михаил опустился на диван рядом с Поскотиным.
— С Новым Годом, инженер! — шутливо поприветствовал он недавнего знакомого. Герман натужено-радушно ответил, после чего сделал «козу» его дочери, наблюдавшей за ним с родных высот отцовских плеч.
— На, подержи дочурку, пока я перекурю, — распорядился Михаил, снимая с плеч обладательницу огромного алого банта. — Леночка, это дядя Герман, — познакомил он свою дочь с новым местом для сидения.
— Дядя Ге-е-ельман, — пропело сокровище.
Михаил, легко поднялся и, разминая на ходу, сигарету «Союз-Аполлон», вышел в коридор.