Бермудский Треугольник
Шрифт:
— Ну, всё, ракетчики — по коням! — стряхивая с майки незрелые семена томата, прокомментировал ситуацию Блюм. — Наслушаются до заворота мозгов разных кретинов на политзанятиях, потом несут околесицу с трёх рюмок.
— Он уже литр принял, не меньше, — вступился за будущего командира Герман. — После трёх рюмок он «Боинг» рогаткой собьёт!
— Вот именно! Нам бы только «Боинги» да «Фантомы» рогатками сбивать!
— Отставить!.. Прикажут — и Штаты к хренам снесём! — пригрозил Коржов.
— Рогаткой?
— …контр-р-ра, м-м-лядь! — и подполковник перегнулся через стол, норовя сбить очки с лица невозмутимого Эвальда.
— Я тут! — раздался звонкий голос Шифера, когда Чук и Гек водрузили старшего товарища на стул, — принёс доказательства!
— Су-у-ука очкастая!.. У-у-убью паразита! — взвыл ветеран. Гроссмейстер, побледнев, был готов брякнуться в обморок, принимая эмоциональный всплеск ветерана в свой адрес. Но подполковник, засыпая на ходу, уже валился на сторону. Герман, заботливо прислонил своего будущего начальника к стенке.
— Эвальд, возьми, прочти! — передавая листок, предложил Лысый.
Блюм принял бумажку, развернул, и, в очередной раз, протерев очки, начал изучать документ.
— А что, вырвать аккуратней нельзя было? — усмехнулся он, не поднимая головы.
— Забыл ножницы с собой в туалет захватить.
— В мединиституте… на танцах?
— Ага!
— Ваша взяла. Проигрываю со счётом 5:1! Листочек не подарите?
— Не могу, память о любимой.
— А за «четвертной»?
— Не продаётся!
— Ну и правильно! На нём до двух тысяч в месяц в Сочи и трёх — в Батуми… Надеюсь, я не первый?.. Да ладно, я же смышлёный.
— Ну, где-то в первой сотне будешь.
— Молодцы! В этом году меня ещё не разводили. Дай-ка название книги спишу… Веру-у-унчик! Принеси-ка четыре бутылочки коньячку, да ещё пять в сторонке отставь, полковник молодёжи подарок готовит.
Радостная Вера резво побежала в подсобку.
— С вами в доле?
— Кто?
— Вера!
— Не-а!!! — гаркнули аферисты.
— Понятно… Ну, мне пора. Спасибо за урок, — нехотя возвращая волшебную страницу, сказал Эвальд. Затем он вытащил из заднего кармана бумажник и стал дожидаться официантку.
— Плешка, мне тоже пора! — начал Герман.
— А дежурить кто будет? И подполковника пора выводить.
— Ладно, Лысый, останусь… Давай Коржова будить.
Чук и Гек начали тормошить спящего ветерана Пунических войн.
— Может, не надо? — словно предчувствуя недоброе, — попросил Эвальд. — Дайте расплатиться, пока Советская власть дремлет.
На фразе «Советская власть» ветеран вздрогнул и некоторое время лежал на столе, собирая в кучу остатки сознания, но вдруг, подобно освобождённому бойку, пружинисто выпрямился и, увлекая праздничный стол, с размаху запустил кулаком в ненавистную рожу поляка. Германа пробило током. В его зрительных рецепторах всё происходящее отражалось неестественно медленно: падающий стол с остатками пиршества, литой кулак подполковника, занесённый над Блюмом. Но вот, карающая длань вдруг уходит в сторону. Эвальд, чуть подавшись в бок и, вставая на ходу, ребром ладони отбивает кулак. Подполковник, теряя равновесие, заваливается на бок. Неумолимая кинетика его кулака обрушивается на безответного Шифера. «Накрылась поездка в Анапу!» — молнией пролетает в мозгу Германа. Шифер торжественно, вместе со стулом, валится назад и влево. Один глаз-пуговка по-прежнему излучает доброту и блаженство, а второй уже закрыт, и, видимо, надолго.
Шум, звон разбиваемой посуды, глухой звук удара головы гроссмейстера о пол, с небольшим разрывом — повтор. Это падает тело подполковника Коржова, перелетевшего верхом на блюде через стол. Лысый валится за компанию, а Герман вместе с Блюмом пытаются удержать встающую на дыбы мебель.
Всё! Два «трупа», пустой стол и груда разбитой посуды. Да, ещё Верка с подносом и четырьмя бутылками коньяка на нём. Прикормленная официантка нестерпимо визжит. Зал взрывается криками. Эвальд бросает на стол пару сотен и спешит к выходу. У гроссмейстера закрывается второй глаз.
— Бежим! — кричит встающий с колен Сергей. У Германа — ватные ноги и ощущение скорого мочеиспускания. Он оборачивается в след ушедшему Блюму и натыкается взглядом на двух милиционеров, которые поддерживая хирурга под локоть, принимают от него купюры. Герман, не дожидаясь развязки, устремляется за другом, который уже ныряет в проходную кухни, забыв о павших товарищах.
Польская ду?па и амазонка
Внезапно Поскотин прервал повествование. В салоне такси было тихо. Изредка щёлкал храповик счетчика. Машина стояла на обочине улицы. Три пары глаз были устремлены на рассказчика.
— Ну, и?.. — нарушил молчание Веник.
— Что — «ну, и»? — смутился Герман.
— Надеюсь, волшебную страницу сохранили?
В разговор, разминая папиросу, вклинился Дятлов.
— Что ж друзей-то оставили?! Струсили?
И этот вопрос остался без ответа. Следом за друзьями поспешил высказать замечание водитель такси.
— Это всё из-за поляка! — решительно промолвил он и, чиркнув спичкой, затянулся «Примой».
— Какого поляка? — не сразу понял Герман. — Ах, да, Блюма! Так он, вроде как, в пострадавших числится…
— Поляки пострадавшими не бывают! — заметил водитель, затянувшись сигаретой. — Спесивы без меры. Как его, поляка не целуй, — а всё к ду?пе приложишься.
— Да нет же. Эвальд из нас самым толковым оказался. Если бы он тогда милиции в лапу не сунул, сидеть бы Коржову на «губе», а Шиферу — в участке. А так всё полюбовно обошлось.
— Вам лучше знать, — проворчал водитель. — Жаль, подполковник промазал… Всё должно быть по справедливости.
Вениамин уже отсчитывал деньги.
— Бери, отец… Сдачи не надо.