Бермудский Треугольник
Шрифт:
— А ты о Родине подумал? — не унимался Веник, приняв величественную позу. — Ты своими военными мозгами только прикинь, если мы с Индией да Ираном не совладаем, то как прикажешь с Америкой тягаться?! И без советского Пакистана нам никуда! Тоже танками придётся раскатывать. Я даже украдкой подслушал, как наш Вазген полковнику Фикусову говорил, будто нам уже по два-три фальшивых паспорта выписали. Верно я говорю, Живот? Ты что молчишь?..
— Всё так, вроде…
— Да пошли вы оба! Балаболки дешёвые! А я совсем было уши развесил…
На этом слушатели, завершили дебаты на тему советской военной стратегии и разошлись по своим комнатам.
Судьбы разведчиков, Луна и крылатый символ
На утреннем семинаре по международным отношениям сонные участники ночного застолья сидели, нахохлившись, как снегири на морозе. С кафедры монотонно бубнил престарелый профессор, бывший разведчик-нелегал Владлен Меркурьевич Раздоров. Вся его богатая трудовая биография писалась в неприступных центрах разведывательных сообществ атлантического союза, где он провёл бурную молодость и был готов служить до последних седин, однако вмешался его величество случай. Владлен Меркурьевич на излёте карьеры увлёкся вдовствующей графиней Ч. Её женские чары вытравили из влюблённого полковника и законы конспирации, и даже чувство долга. Вдова уже готова была ответить взаимностью, как потерявший голову русский разведчик на одном из светских балов с криком «Ёж твою мать» набил физиономию теневому канцлеру казначейства, посмевшему встать на его пути. На следующий день, как писала газета «Монд», натовский штабист и одновременно — светские лев покончил жизнь самоубийством, бросившись в Темзу с моста Ватерлоо. Вскоре самоубийца был обнаружен в московском районе Ясенево, в штаб-квартире ПГУ КГБ СССР, где престарелый повеса был представлен к ордену Ленина, после чего откомандирован в разведывательный Институт.
На склоне лет полковник Раздоров стал педантом, завёл обширную картотеку, куда вносил всё, что казалось ему значительным и важным из прошлой или современной жизни. На занятия он неизменно приходил с типичным для акушера-надомника саквояжем, из которого во время лекции или семинара выуживал тонкие пожелтевшие картонки и зачитывал их содержимое перед благоговейно внимавшей ему публикой. Второй его страстью был поиск потаённого смысла в политических публикациях советских газет и журналов. Временами, отвлекаясь от темы, Раздоров как бы случайно акцентировал внимание слушателей на какой-либо незначительной смысловой детали из газетной публикации, которую путём манипулирования фактами и цифрами из своей картотеки возводил в ранг глобального явления мировой политики. Как правило, выводы из своего экспресс-анализа он излагал полушёпотом, высоко подняв указательный палец своей высохшей руки. В полной тишине поточной аудитории на волнах модуляции его старческого голоса всплывали такие факты, за публичное изложение которых любому советскому гражданину грозила, как минимум, семидесятая статья Уголовного кодекса. Однако бывшему натовскому офицеру, учитывая его энциклопедические знания, прошлые заслуги, а также несомненный авторитет у молодых офицеров, всё сходило с рук.
Поскотин, заинтригованный наглядной демонстрацией искусства профессионального анализа, пытался освоить метод чтения «между строк», но всякий раз зашифрованные в газетных публикациях послания от него ускользали. Последний раз он дважды с карандашом в руках прочёл доклад Андропова на торжественном заседании по случаю шестидесятилетия образования СССР, но ничего, заслуживающего внимания, не обнаружил. Это было тем более досадно, что вечером того же дня, прослушивая на коротких волнах «вражьи голоса», он с завистью внимал западным аналитикам, которые разложив доклад по косточкам, выудили из него немало потаённой информации. «Вот сволочи!» — с досадой думал Герман, зарекаясь впредь читать в газетах что-нибудь помимо заголовков.
Между тем Владлен Меркурьевич раскрыл свой потрёпанный саквояж, извлёк из него картотеку, несколько журналов и постучал костяной указкой по кафедре. Поскотин с трудом расцепил опухшие веки и уставился на профессора, который, сидя перед огромной картой мира, уже разминал свои рассохшиеся голосовые связки протяжным покашливанием. «Есть ли у товарищей офицеров вопросы по международно-правовому режиму Антарктики? — спросил старый полковник. — Если нет, переходим к новой теме. Пишите: „Международно-правовое положение Луны и других небесных тел“». Герман застонал. Сидящие по обе стороны Шурик и Виктор Скоблинцев нецензурно выругались. Рядом в тихом припадке забился Веничка.
Сопровождаемый вздохами и ехидными смешками слушателей, ветеран разведки дошёл до Соглашения о деятельности государств на планетах в пределах Солнечной системы. Когда же он, подробно прокомментировав все пункты соглашения, Герман помутился разумом и ехидно заржал. Владлен Меркурьевич остановился, одним пальцем поправил входящие в моду лекторские очки и уставился на смутьяна.
— Есть вопросы, молодой человек? — участливо спросил полковник.
Поскотин покорно встал и, со скорбным выражением лица уставился на профессора.
— Итак, я вас слушаю, товарищ…
— Поскотин… майор Поскотин. Разрешите вопрос?.. Когда я был в Афганистане, наши союзники между боями часто задавали мне один и тот же вопрос: когда, наконец, их страна сможет присоединиться к Соглашению по совместному использованию Луны и прочих планет?
В аудитории запахло скандалом.
— Гер, а Гер! — со всех сторон шипели доброжелатели, — ещё спроси, когда запустят афганского космонавта?.. Есть ли жизнь на Марсе?.. — неслось с другого конца, — Кто будет заниматься обустройством границ на Луне? — подначивали пограничники.
— Понимаю, товарищ майор… Изволите иронизировать?
— Да где уж, Владлен Меркурьевич! Мы, персоязычные, в этом Институте, как бы, подкидыши. И вся эта разведка, которой нас потчуют с утра до вечера и Антарктида вместе с Луной, также актуальны, как и вести из загробного мира. Вот если бы вы пояснили, каково было отношение Пророка Мухаммеда к освоению небесных светил?
— Самое непосредственное, молодой человек! — прервал его профессор. — Общеизвестно, что Пророк Мухаммед, да благословит его Аллах и да приветствует, первым использовал Луну в практических целях, для чего разломил сие небесное тело на две половины и продемонстрировал их сомневающимся курайшитам, дабы вовлечь их в веру в единого Бога, хвала Аллаху, Господу миров. Событие то именовано было «Шакку? — л-кама?р» и отмечено в священном Кур'ане, как вы, должно быть уже осведомлены…
Герман был повержен. От его критически-иронического тона не осталось и следа. Особенно его поразило безукоризненное арабское произношение и умение лектора изъясняться витиеватым восточным стилем. Посрамлённый резонёр медленно наливался краской и готов был провалиться сквозь землю.
— Знания лишними не бывают, не так ли, товарищ майор? — с лёгкой улыбкой спросил его бывалый разведчик.
— Так точно, товарищ полковник!
Владлен Меркурьевич недовольно поморщился. Он не любил, когда к нему обращались по званию.
— Полноте, товарищ Поскотин, надеюсь, у вас нет иных вопросов?
Слушатель-резонёр совсем стушевался, но постарался взять себя в руки и задал совсем уже нелепый вопрос:
— А наши когда на Луну полетят? А то американцы на своём «Ровере» чуть ли не половину её территории застолбили.
— Опасаетесь, что нашим космонавтам придётся путешествовать по ночному светилу с американскими визами?
— Что-то вроде того, Владлен Меркурьевич…
На удивление отступление от темы Раздоров встретил с заметным энтузиазмом. Он запустил свои длинные пальцы в картотеку, извлёк из неё две четвертушки листа, бегло просмотрел и сказал, обращаясь ко всем: