Бернард Шоу. Парадоксальная личность
Шрифт:
– Я часто вижу вас в читальном зале Британского музея. Вы готовите какую-то статью?
При первом же общении с Шоу, Арчер был приятной удивлён эрудицией и оригинальностью мышления своего собеседника. Узнав, что Шоу не только не пишет статей, но и нигде не работает, Уильям Арчер пришёл в крайнее изумление. На следующий же день, он договорился с главным редактором одной из лондонских газет, что мистер Шоу "попробует себя в качестве музыкального критика. Редактор поначалу сомневался, достаточно ли хорошо мистер Шоу разбирается в музыке, чтобы заняться критикой. Но тот блестяще сыграл на рояле пьесу Листа - и все сомнения редактора моментально рассеялись. Шоу назначили хорошую оплату - сорок фунтов в неделю, впечатляющую сумму для начинающего критика.
Как известно, основной задачей музыкального,
Бернарда Шоу стали приглашать на работу в различные СМИ и ему пришлось резко активизировать своё самообразование - он старался не пропускал ни одного музыкального и театрального события, ни одного концерта и спектакля, дававшихся в Лондоне. Высокого, костлявого и эксцентричного ирландца с огненно рыжей шевелюрой и бородой можно было увидеть не только в концертных залах, в опере и консерватории, но и на улицах столицы, где он мог с профессиональным интересом слушать выступления уличных музыкантов.
Если сравнить любой творческий процесс, к примеру, с судебным процессом, то можно увидеть что в них, в этих процессах, имеются по четыре категории основных действующих лица: в творческом - авторы, исполнители, критики и зрители; в судебном - судьи, прокуроры защитники и обвиняемые. И если в судебном процессе функции его участников строго разграничены, то Бернард Шоу очень часто был не только критиком и зрителем, но и строгим прокурором и безжалостным судьёй. И гораздо неохотнее исполнял роль защитника. Зато обвиняемыми у него могли быть не только авторы и исполнители, но и неподготовленные зрители.
В сентябре 1890 года, когда творческая общественность Лондона спорила по поводу предложения создать специальный клуб критиков, Бернард Шоу высказал такое мнение:
"...Совершенно очевидно, что критик не должен принадлежать ни к какому клубу. Он не должен быть ни с кем лично знаком: он должен быть против всех, а все против него. Артисты, которых не могут насытить самые неумеренные и частые похвалы, антрепренеры, жаждущие рекламы, люди, не создавшие себе репутации, но хотевшие бы выпросить ее или купить готовой, противники тех, кого хвалят, друзья, родственники, сторонники и покровители того, кто был изруган, - все эти люди имеют зуб против бедняги Миноса, загнанного в партер, которого и самого при этом критикуют самым нелепым образом. Люди указывают на проявление личных симпатий и антипатий в моих рецензиях так, словно обвиняют меня в каких-то предосудительных поступках, не ведая того, что критический обзор, в котором нет личных симпатий и антипатий, не заслуживает того, чтобы его читали. Именно способность воспринимать хорошие и дурные образцы искусства как нечто касающееся тебя лично и делает человека критиком. Артист, который, указывая на принижение его в моих статьях, относит это за счет моей личной к нему враждебности, совершенно прав: когда люди делают что-либо вполсилы, да и то, что они делают, делают и плохо и самодовольно, у меня появляется ненависть к этим людям, отвращение к ним, омерзение, желание разорвать их на куски и разбросать эти куски вокруг сцены. <...> И в той же мере артист воистину достойный пробуждает во мне самые горячие симпатии, которые я и выражаю в своих обозрениях безо всякой оглядки на такие устрашающие предрассудки, как справедливость, беспристрастность, и тому подобные идеалы. В те же минуты, когда мое критическое настроение достигает апогея, трудно бывает говорить о симпатиях или пристрастиях: во мне бушует тогда настоящая страсть, страсть к художественному совершенству, к той благороднейшей красоте, какую несут в себе сочетание на сцене звука, зрелища и действия. И пусть все молодые артисты видят это, пусть не обращают ни малейшего внимания на идиотов, заявляющих, что, мол, критика должна быть свободна от личных симпатий. Истинный критик, повторяю я, это человек, который становится вашим личным врагом лишь из-за того, что его раздражает ваша плохая игра на сцене и который примиряется с вами лишь тогда, когда его умиротворит ваша хорошая игра. А все это, хотя и является полезным для искусства и для народа, означает, однако, что в клубах и в светском обществе критиков нужно избегать как самого черта...".
Однако далеко не всем авторам и исполнителям была по душе критика Бернарда Шоу, когда им не только распознавались, но и уморительно описывались авторская или исполнительская ложь, фальшь, безвкусица и пошлость. Из-за того, что отзывы Шоу бывали язвительными и обидчивыми, ему начали на концертах и в театрах отказывать в бесплатных билетах, которые обычно рассылали музыкальным и театральным критикам. Но такая "мера воздействия" ничуть не уменьшала "градус" критических суждений Бернарда Шоу, высказываемых им с неизменной непримиримостью и прямотой.
Доставалось от Шоу и непритязательным слушателям и зрителям - он просто обожал подвергать насмешкам восторженных поклонников музыки и драматического искусства. Ему нравилось шокировать аудиторию, ставить читателей в тупик, озадачивать их, особенно если он полагал, что этим сможет заставить их думать. И все это отчасти объясняло его успех на стезе музыкальной и театральной критики. Он не гнушался гротеском, анекдотом, озорной юмореской, уводящей из высоких академических сфер в низменный быт. Он подавал материал настолько непохоже на то, как это делали другие музыкальные и театральные критики девяностых годов, что статьи его стали пользоваться куда большей популярностью, чем статьи большинства его коллег. Вскоре о Шоу стали рассказывать различные небылицы. К примеру, будто однажды некий френолог, осмотревший его голову, нашел, что там, где у людей обычно бывает "шишка уважения", у Шоу была впадина. Распускались также слухи о его ирландском невежестве и необразованности.
В феврале 1893 года Бернард Шоу был вынужден дать достойный ответ своим недоброжелателям в одно из статей:
"Сперва я никак не мог понять то жесточайшее разочарование и полную утрату интереса к моей личности, которые начинали испытывать те из моих знакомых, в чьих домах я по неосторожности обнаруживал некоторые обрывки дилетантской просвещенности. Однако, в конце концов, я все-таки привык к наивному восклицанию: "А! так вы все-таки понимаете в этом кое-что!" и теперь я с особой тщательностью слежу за тем, чтобы не обнаружить своих знаний. Когда в каком-нибудь доме мне протягивают ноты инструментальной музыки и спрашивают мое мнение о ней, я непременно держу перед собой листок с нотами вверх ногами и с видом знатока изучаю его в этом положении. Когда хозяева приглашают меня испробовать их новый роскошный рояль, я для начала делаю попытку открыть его не с того конца; а когда юная леди из того же семейства сообщает мне, что обучается игре на виолончели, я спрашиваю, не резало ли ей вначале губы мундштуком. Подобное мое поведение приносит всем глубочайшее удовлетворение, и сам я получаю от этого гораздо большее удовольствие, чем полагают окружающие. Но, в конечном счете, я так дурачу только дилетантов".
В работе "Как стать музыкальным критиком" Бернард Шоу писал, что музыка, под пером способного литератора, даже с журналистской точки зрения, столько же благодарная тема, как живопись и театр, и что " вообще ею интересуются больше, чем партийной политикой, биржевыми сделками и даже раскрытием преступлений". В той же работе Бернард Шоу написал и следующие строки: "Помимо здравого смысла и знания жизни музыкальный критик должен обладать тремя важными качествами: развитым музыкальным вкусом, литературным талантом и опытом, накопленным в работе. Эти три качества могут встречаться и порознь, но лишь их совокупность обеспечит критику плодотворную деятельность".
Однако Шоу не упускает возможности высказать безкомпромиссную критику и в адрес своих коллег:
"...Почему же они несносны в качестве музыкальных критиков? Потому что не умеют критиковать! Они приступают к своей работе, как школьные учители, стремясь доказать, что вот это - "правильно", а то - "неверно"; при решении спорных вопросов они ссылаются на глашатаев школьной премудрости, чей авторитет в республике Искусства так же ничтожен, как авторитет директора Итонского колледжа - в Палате общин; они ревностно защищают свои любимые произведения и любимых композиторов против нападок инакомыслящих, уподобляясь дамам, болтающим на музыкальном журфиксе; они не понимают разницы между профессором, обучающим своих учеников правильному разрешению доминантсептаккорда, и критиком, стоящим перед лицом всего мира и мирового искусства и выносящим свое суждение о работе художника, чей авторитет, по меньшей мере, равен его собственному...".