Бернард Шоу
Шрифт:
И я не могу найти в себе оправдания тому, что четыре года занимался театральной критикой… Клянусь, я не буду этого делать впредь. В театр я больше ни ногой. Предмет исчерпан — и я вместе с ним».
ФАБИАНЕЦ В ПРИХОДСКОМ УПРАВЛЕНИИ
В истории Фабианского общества и в жизни Шоу 1892 год — важная веха. В июле этого года Сидней Уэбб женился на Беатрисе Поттер. В летописи социальных реформ это единственное в своем роде достижение.
Из девяти детей миссис Поттер Беатриса была восьмым по счету ребенком. Отец унаследовал состояние, потерял его и сколотил новое. Он был директором Большой Западной железной дороги, президентом канадской «Гранд Транк Рейлуэй», директором «Компании Гудзонова залива» — жил в мире людей, которые ворочают миллионами и устраивают судьбы наций. Поттеры имели дома в Котсуолдсе,
В этом-то разнообразном обществе и воспитывалась Беатриса. От восемнадцати до двадцати четырех лет она вела жизнь, обычную для девицы ее круга: вкушала смертоносные развлечения «лондонского сезона» и разъезжала по модным курортам континента. После смерти матери Беатриса взяла хозяйство в свои руки, залезла даже в дела отца и каждое утро натощак изучала логику, философию и экономику. Многому выучил ее Герберт Спенсер. С нею спорил и, говорят, чуть не женился на ней Джозеф Чемберлен. Однако статистика волновала ее больше, чем мужчины, и «составить кому-то компанию» она поняла бы в том смысле, что пора поднимать кампанию за кооперацию. О кооперативном движении она напишет книгу, изучив систему эксплуатации по отчаянно смелому методу. Выдавая себя за пролетарку, Беатриса шла в кабалу к какому-нибудь эксплуататору. Ясная голова, однако, не давала ей засидеться в белошвейках, и эксперимент кончался всегда одинаково: в ней видели подходящую невесту для эксплуататорского наследника.
Для книги Беатрисе понадобились исторические справки. Ее приятель посоветовал надежный источник — так в 1890 году она встретила Сиднея Уэбба. Он тотчас набросал ей список книг, через несколько дней выслал фабианскую брошюру о процентной ставке — и завязалась переписка. В следующей посылке вместе с брошюрами прибыли стихи Россетти. Потом приглашение вместе отобедать — не терпелось обсудить социальные вопросы с кем-нибудь из окружения Чарльза Бутса [88] . Потом вместе поехали в Глазго на съезд кооператоров. Симпатия между ними крепла, чаще и пространней делались письма: они уже обсуждали положение в тред-юнионах.
88
Чарлз Бутс (1840–1916) — одним из первых в Англии с помощью статистики начал систематическое изучение условий и образа жизни рабочего класса. Беатриса Поттер некоторое время была его помощницей.
Он хотел жениться на ней. Она еще толком не знала, чего ей хотелось. Отец, конечно, возражал бы против этого брака; к тому же, отец был болен, и это усиливало ее замешательство. Но весной 1891 года Беатриса переслала Уэббу гранки своей книги о кооперативном движении, и в мае они были тайно помолвлены.
Спустя два месяца Беатриса записывала в дневнике: «У нас обоих заурядные способности, но сочетались они на редкость удачно. Я исследователь, он исполнитель; перед нами открыто широкое поле разнообразной деятельности и разнообразного общения. К тому же о куске хлеба думать не приходится. Такие возможности выпадают не часто. Можно многое совершить, если добросовестно и настойчиво задавать работу союзу наших талантов».
В январе 1892 года отец умер; в июле Беатриса и Сидней поженились. Медовый месяц они провели в Ирландии, где развлекали себя обследованием местных профсоюзных обществ. Сидней бросил работу в Министерстве колоний, и молодые поселились на Гровнор-роуд в доме № 41, живя на 1000 фунтов в год.
Дом этот вскоре прославится как «приют английского социализма». Университетская молодежь встречалась здесь с приобретающими известность политиками; честолюбивая бедность прогуливалась рука об руку с благонамеренным богатством; никому не известные умники толковали с именитыми дураками. В доме № 41 сходились люди, разделенные классом, профессией, верой. Здесь выпестывались лидеры будущей Лейбористской партии.
И сам дом и его атмосфера отвечали склонностям хозяев. Предельно просто обставленная гостиная — чтобы побольше вместилось людей. Простое угощение — выбора вам здесь не предложат: суп, рыба, барашек, молочный пудинг. Не нравится — сиди голодный. Пиво, виски. Вина не подавали.
Любителю светской болтовни приходилось нелегко — разговор на этих вечерах велся серьезный. Высказывались большие, поучительные мысли. На болтовню был наложен запрет, про погоду никто и не заикался.
Невысокого роста, облаченный в синий габардиновый костюм, Сидней Уэбб был говорящей энциклопедией. Он решительно не мог понять, почему все люди не знают так же много, как он. Беатриса, высокая, темноволосая, с блистающим взором, затянув свою стройную фигуру в роскошный туалет, диктовала программу действий министрам и правила поведения — всем желающим. Вместе они знали всё и могли переспорить кого угодно. Противник мог быть семи пядей во лбу, но устоять против холодного, ясного рассудка Беатрисы и гибкого, живого ума Сиднея никто бы не смог. К невыгоде оппонента оборачивались даже безмятежная самоуверенность Уэббов и их спокойная убежденность в своей правоте: ошибалась всегда противная сторона. Положение отнюдь не облегчалось и от того, что Уэббам была свойственна терпимость к оппозиции.
Всеведение раздражает, моральное превосходство бесит, и поэтому приемы полемики миссис Уэбб, холодное презрение, каким она обливала носителей общественных пороков, и нее строгость в вопросах пола порою настраивали против нее, особенно женщин — эти ее боялись. Правила поведения она исповедовала так же убежденно, как и свои передовые взгляды, а ее манера властно направлять общий разговор просто изводила окружающих. Далее снизойдя до сплетни, она тут же классифицировала скандалы, как привыкла классифицировать людей, профессии, доходы. Человеческие существа были в ее глазах типами, а не индивидуальностями. Она рассматривала их с холодной отрешенностью, мысленно относя каждого к какому-нибудь разряду. «Для нее люди были заводными манекенами», — говорил Герберт Уэллс. А многие потому ее недолюбливали, что была она «без сучка, без задоринки» — слабостей никаких. Она и Сидней работали не покладая рук, вели вдумчивые беседы, жили целомудренно, а невинные и процеженные радости вкушали полной мерой.
Когда чиновник Министерства колоний Сидней Оливье (коллега Уэббов) стал губернатором Ямайки, миссис Уэбб заняла его место в руководящей четверке фабианцев. Шоу и Уоллес были постоянными гостями в доме № 41 и почти все праздники проводили с Уэббами в Суррее, Саффолке, Монмауте — в дачах недостатка не было. Но, вообще говоря, отдыхать в праздники все четверо не умели. По утрам работали, вечером занимались, читали, днем затевали изнурительные прогулки — пешком или на велосипедах.
Странно, как они уживались вместе: ведь Шоу был соткан из черт, которые Уэббы определенно не любили. Даже не знаешь, с какого края за него взяться: ни под какую из уэббовских категорий он не подходил.
Шоу взял свое самообразованием, он никогда не держал экзаменов, а Уэбб только и жил на стипендиях, срывая их, как маргаритки, — благодаря умению читать «по диагонали» и редкой памяти; потому-то Уэбб легко попал в высший разряд государственных служащих. Конечно, Уэббы были социалисты, в церковь не ходили, но они были стопроцентные англичане, респектабельные люди. А Шоу — ирландец, бродяга, богема, «ни холост, ни женат». К вопросам, их интересовавшим, он подходил всегда с неожиданной стороны, всегда врасплох. Он навязался к Уэббу в друзья, выслушав его десятиминутное выступление на собрании, и сразу определил ему роль вождя. И это спасло Шоу, когда годы спустя, руководимая такой же точно проницательностью, Беатриса выбрала из фабианцев самого умного и женила его на себе. Шоу ее не интересовал — скорее за черта пойдет замуж, и, уж конечно, она бы отвадила его от мужа, если бы не замечательное качество Шоу (к тому же и редкое по тому времени): он знал настоящую цену Сиднею. Пришлось примириться с этой обузой, а потом оказалось, что и польза есть от Шоу — и друг он верный, и пером владеет отменно. Не вносит в дом сумятицу, интересный собеседник и даже подладил цыганщине, бродившей в крови у Поттеров. (За Беатрисой не подозревали ничего подобного, зато это ярко проявилось в удивительной карьере ее сестры-артистки.)
«По-настоящему мы никогда и не ссорились, — признавался Шоу. — Все дело в том, что ирландец обязательно ищет смысла в своих действиях, а англичанин это занятие ненавидит. У меня была способность ясно и четко излагать свою мысль, не подслащивая ее моралью, как это делают англичане, и пока Уэббы так и эдак возились с каким-нибудь страховым полисом, я уже выводил недвусмысленную формулировку. Они тут же начинали пылко возражать: мол, совсем другое имелось в виду! Но изумление пройдет, тревоге будет дан отбой — и Уэббы мои объявят, что в итоге я прав, хотя правы-то были они сами — просто не решились высказаться без обиняков».