Берова тропа
Шрифт:
Обед был явно праздничный и очень обильный: и суп, и овощи всякие, и рыба, и запечённые перепелки, и свежая дичь (Марика узнала мясо ушана, но оставила своё мнение при себе, разумно полагая, что Варька не оценит деликатеса). Пироги и пирожки, сладкие взвары, хмельной мёд. Даже Варвара Ольговна изволила отведать разных блюд, что уж говорить об остальных! Сама Марика была в восторге: после похлебок Грома и Гуниллы это была пища богов.
Она ела аккуратно и медленно, украдкой наблюдая за серьезным Ольгом, который степенно вёл беседы с боярами. Видимо, ужасно
Потом Варька заявила, что наелась, Катерина подхватила ее на руки (тайком прихватив со стола пару пирожков) и понесла из столовой. Марика и Сельва поднялись одновременно и тоже покинули трапезную. Следом за ними ушла и ключница, оставив мужчин за столом. Два незнакомых слуги несли уже заморское вино в пузатых бутылях. Будет весело.
— Пропадала-то где? — вполголоса спросила Марфа. — Я уж тебя искала-искала…
— Человеку одному помощь нужна была, — уклончиво пробормотала Марика. — Из хьоннов.
— А… Ермолка баял, что тебя взашей прогнали.
— Врет. Не любит он меня.
— Не любит, — зачем-то согласилась Марфа. — Погоди, не убегай. Пирожки деткам возьми, Олене да Ждану. Хорошо они вместе играют.
Марика кивнула и поднялась по лестнице в горницу Варьки. Там на удивление тихо Варька потчевала из деревянной тарелки большую тканевую куклу да приговаривала:
— Ешь, ешь, красна девица. Будешь большой и толстой…
Ждан и Олена сидели рядом на подушках. Ведьма поставила на столик пирожки. Варвара пыталась протестовать, но потом придумала играть в «гостей».
Катерина с отрешенным видом сидела рядом на лавке.
— Если устала, то ты иди, — предложила Марика. — Я пригляжу за детьми.
— Куда идти? — огрызнулась девушка. — Некуда мне идти, никому я не нужна!
Марика растерялась. Катю она не любила, но и неприязни какой-то к ней не испытывала, ибо знала, что судьба красавицу не баловала. Красота, на самом деле, не только подарок, но и бремя. Где дурнушку не заметят, красивую девушку и заденут, и скажут всякого… И соблазнить могут, поиграть и выкинуть прочь, как бракованного щенка из помета.
— Брату ты нужна, — сказала ведьма тихо. — И себе.
— Брат женится и про меня забудет, а я так и останусь в чужом доме приживалкой.
— Иногда так даже проще, — пожала плечами Марика. — В деревне жизнь куда тяжелее, чем у тебя. За скотиной присмотри, избу прибери, приготовь, мужа и детей накорми, в огороде успей поработать и в лес сбегать по ягоду, а зимой твоё дело — одежду шить на всех да прясть. И это ещё повезёт, коли муж кулаки распускать не будет. А здесь живи себе тихо, спокойно… И без куска хлеба не останешься под старость лет.
— Хорошо тебе, старухе, говорить! Ты свою жизнь прожила, замужем, поди, побывала, детей вырастила…
— И всю мою семью угуры зарезали, да. Хорошо мне об этом говорить.
— Мою тоже, — буркнула Катерина. — Родителей, бабку с дедом. Брата хотели в полон вести, он красивый. А меня… ну меня на месте попробовали. Я уже слишком взрослой была.
Да, по окраинам моревских земель угуры прошлись знатно. Потоптали землю Бергородскую да Лисгородскую, пожгли, поглумились над старыми и молодыми. И Бергород бы, поди, взяли, кабы Ольг Бурый войско не привел.
— Славный у нас княжич, — Катерина, пожалуй, думала о том же, о чем и Марика. — Сильный, могучий, красивый. Вот бы он меня в полюбовницы взял! А может, и в жены, чем я не годна?
Ведьма закашлялась от неожиданности.
— А что, старая, свари мне напиток любовный, — оживилась вдруг Катя. — Чтобы Ольг Андриевич на меня как поглядел, так сразу глаз оторвать не смог бы. Чтобы дышать без меня не мог! Свари, я заплачу, правда, у меня есть деньги, я накопила!
— Не умею, — хрипло ответила Марика, про себя решив, что этой дуре сварит разве что зелья, что кишки ей прополощет. — Я не волхвица, у меня и силы такой нет.
— А и ладно. Знаю я одну в посаде, она заговор прочитать может и иглу мне волшебную даст. Я ее в изголовье постели Ольговой воткну, и он во сне каждую ночь меня видеть будет! Только ты молчи, никому не говори, а то Никитка мне все косы повырывает. И вдруг сможешь — укради какую-нибудь вещь княжью, лучше платок или рубашку, нужно будет для обряда.
Марика прищурилась. Ага, как же — “не говори”. Непременно Ольгу и расскажет, да побыстрее. Катька ведь и не знает, какими силами то колдовство творится.
Глава 22. Колдовство
Чары бывают разными. То, что Марика умела делать, то и чарами не назвать было. Просто она брала природные силы и ласково, нежно направляла их в нужное ей русло. А травы и вовсе просто слышала, познавала. Ежели дар есть и терпение — сие не сложно вовсе, а интересно и приятно. А на заговоры она отдавала всегда часть себя, крупицу своей силы, оттого и немногое могла, и зла творить не стала бы ни в жизнь. Сила-то вернется, да вот какая?
Но были люди, что чужую силу могли черпать, черную, опасную. Марика и знать не хотела, где они ее искали. Зимогор рассказывал, что на кладбищах, да в местах, где кого-то убивали, а то и сами кровь проливали. Он такое тоже умел, но брезговал, разве что при необходимости мог черную курицу зарубить или крысу какую-то.
Но то Зимогор, воин бывший, знавший цену крови человеческой и горю людскому.
А были и другие. Обычно — женщины. Так в мире устроено, что женщины — более чувствительны к тонким материям. У них и чутье выше, и слышать умеют лучше. И, что самое страшное, женщины часто более жестоки и жадны. Оттого бывают в землях моревских не ведьмы, а колдуньи, те, что в зелья свои кровь добавляют, да боль, да страх людской.
Видимо, такая имелась и в Бергороде, и это было нехорошо.
Колдуньи тоже лечат, но своей силы у них нет, и они высасывают ее из кого-то другого. Глядишь, излечат тебе почечную колику, а сосед твой потом от боли мучается. Или вот булавки всякие да пояса приворотные: человеку добра от них никогда не будет. Потом цену все равно придется заплатить, и кто знает, какова цена та будет?