Бесчестье
Шрифт:
— Не пора ли нам занервничать? — негромко произносит он.
— Не знаю.
Она берет доберманов на короткий поводок. Мужчины приближаются. Кивок, приветствие, и они проходят мимо.
— Кто это? — спрашивает он.
— Никогда их в глаза не видала.
Они доходят до границы фермы, поворачивают назад. Чужаков нигде не видно.
Подходя к дому, они слышат истошный собачий лай. Люси убыстряет шаг.
Вся троица здесь, поджидает их. Двое стоят в сторонке, юнец около клеток шипит на собак, делает резкие, угрожающие движения. Собаки неистово
— Петрас! — зовет Люси. Но Петраса нет и в помине. — Отойди от собак! — кричит она. — Hamba!
Юнец неторопливо отходит от клеток и присоединяется к товарищам. У него плоское, невыразительное лицо и поросячьи глазки; он в цветастой рубашке, мешковатых брюках, желтой соломенной шляпчонке. Оба его товарища в рабочих комбинезонах. Тот, что повыше, хорош собою, на редкость хорош — высокий лоб, лепные скулы, широкие, выпуклые ноздри.
При приближении Люси собаки успокаиваются. Она открывает третий вольер и загоняет туда доберманов. Отважный жест, думает он про себя; вот только разумный ли?
Люси обращается к мужчинам:
— Что вам нужно?
Отвечает юнец:
— Нам нужно позвонить.
— Зачем?
— Его сестра... — юнец неопределенно тычет пальцем себе за спину, — ей плохо.
— Плохо?
— Да, очень плохо.
— Что с ней такое?
— Рожает.
— Его сестра рожает?
— Да.
— Откуда вы?
— Из Эразмускрааля.
Он и Люси обмениваются взглядами. Эразмускрааль — это деревушка в лесной глухомани, без электричества и телефона.
— Почему вы из лесничества не позвонили?
— Так там телефона нету.
— Побудь здесь, — вполголоса говорит ему Люси и снова обращается к юнцу: — Кто из вас будет звонить?
Юнец указывает на высокого красавца.
— Пойдемте, — говорит Люси и, отперев заднюю дверь, входит в дом.
Высокий следует за ней. Чуть погодя второй мужчина, обойдя его, тоже скрывается в доме. Что-то не так, мгновенно понимает он.
— Люси, выходи оттуда! — кричит он, на миг растерявшись, не понимая, что делать — последовать ли за вторым пришельцем или остаться здесь, чтобы не упускать из виду юнца.
Из дома не доносится ни звука.
— Люси! — снова зовет он и почти уже входит в дом, но тут щелкает дверной замок.
— Петрас! — что есть мочи кричит он.
Юнец, развернувшись, несется к передней двери. Он спускает бульдожиху с цепи. «Взять!» — кричит он. Собака тяжело трусит за юнцом.
Он нагоняет их у входа в дом. Юнец, подхватив с земли жердину, старается не подпустить к себе собаку. «Шу... шу... шу!» — пыхтит он, делая выпады палкой. Собака, негромко рыча, заходит то слева, то справа.
Бросив их, он устремляется к кухонной двери. Нижняя створка ее закреплена слабо: несколько сильных ударов, и она отворяется. Встав на четвереньки, он забирается в кухню.
На затылок его обрушивается удар. Он еще успевает подумать: «Раз я в сознании, значит, жив», но тут руки и ноги его обмякают и он валится на пол.
Он осознает, что его волокут по кухне. Затем лишается чувств.
Он лежит лицом на холодных кафельных плитках. Пытается встать, однако ноги почему-то не слушаются его. Он снова закрывает глаза.
Он в уборной, уборной в доме Люси. Пошатываясь, он поднимается на ноги. Дверь заперта, ключ исчез.
Он садится на унитаз, пытается собраться с мыслями. В доме тихо; собаки, правда, лают, но, похоже, больше из чувства долга, чем от злобы.
— Люси! — хрипит он, затем громче: — Люси!
Он пытается вышибить дверь, но силы у него сейчас не те, в уборной тесно, а дверь слишком стара и крепка.
Вот он и настал, день испытаний. Без предупреждения, без фанфар день этот пришел, сразу взяв его в оборот. Сердце в груди колотится так, словно и оно, бессловесное, тоже знает об этом. Как они вынесут испытание, он и его сердце?
Дитя его в руках чужаков. Еще минута, час, и будет слишком поздно, то, что с ней сейчас происходит, станет высеченным в камне, обратится в прошлое. Но сейчас, сейчас еще не поздно. Сейчас он должен хоть что-то сделать.
Он изо всех сил напрягает слух, но из дома не доносится ни звука. И все же если б дочь позвала его, даже немо, он, конечно, услышал бы!
Он колотит по двери.
— Люси! — кричит он. — Люси! Скажи что-нибудь!
Дверь распахивается, почти сбивая его с ног. На пороге второй мужчина, тот, что пониже, — стоит, держа за горлышко пустую литровую бутылку.
— Ключи, — говорит он.
— Нет.
Мужчина толкает его в грудь. Несколько шатких шагов назад, и он почти падает на сиденье унитаза. Мужчина заносит бутылку над головой. Лицо у него спокойное, без признаков раздражения. Человек просто делает свое дело: заставляет ближнего отдать то, что ему нужно. Если при этом приходится бить кого-то бутылкой по голове, он бьет — столько раз, сколько потребуется, — если приходится разбивать бутылку, он разбивает.
— Берите, — говорит он. — Верите все. Только дочь не трогайте.
Мужчина молча берет ключи и снова запирает его.
Он дрожит. Опасная троица. Почему он не понял это вовремя? Но ему они вреда не причинили, пока. Возможно ли, что они удовлетворятся найденным в доме? Возможно ли, что они и Люси не причинят вреда?
Откуда-то из-за дома доносятся голоса. Лай становится громче, взволнованнее. Он забирается на унитаз, смотрит сквозь прутья оконной решетки.
Второй мужчина, с ружьем Люси в одной руке и набитым чем-то мешком для мусора, как раз сворачивает за угол. Хлопает дверца машины. Он узнает звук: это его машина. Мужчина возвращается с пустыми руками. Какой-то миг они глядят прямо в глаза друг другу. «Здорово!» — произносит мужчина, хмуро ухмыляется и затем выкрикивает несколько непонятных слов. Слышится взрыв смеха. Секунду спустя к мужчине присоединяется юнец, они стоят под окном, разглядывая своего узника, обсуждая его дальнейшую участь.