Бешенство

Герритсен Тесс

— Сэр! — другая сотрудница окликнула его из окошка. — Я нашла карту господина Дорра. Он вовсе не болен.

— А почему он не пришел к Ангусу на похороны? Он должен был пойти!

— Господину Дорру срочно пришлось уехать по семейным обстоятельствам. Он попросил, чтобы его медицинские документы передали новому врачу в Ла-Джолле.

— Что?

— Здесь так написано. — Женщина протянула Джеймсу карту с пришпиленной к обложке запиской. — Распоряжение датировано вчерашним днем. Здесь сказано: «Пациент переведен по семейным

обстоятельствам, возвращения не ожидается. Все документы передать в Западное отделение Казаркина Холма в Ла-Джолле, штат Калифорния».

Бигелоу подвинулся к окошку и уставился на подпись под направлением: «Карл Валленберг, врач».

— Сэр! — Это снова сказал доктор; он положил руку на плечо Бигелоу. — Я уверен, скоро вы получите весточку от своего друга. Похоже, ему срочно пришлось уехать.

— Но какие у него могут быть семейные обстоятельства?

— Ну, может быть, кто-то заболел. Или умер.

— У Фила нет семьи.

Доктор Брэйс пристально посмотрел на него. Женщины тоже. Джеймс видел, как они стоят за стеклянной загородкой и смотрят на него — словно зеваки в зоопарке.

— Здесь что-то не так, — возразил Бигелоу. — Вы чего-то недоговариваете, верно?

— Мы можем обсудить это, — предложил врач.

— Я хочу видеть доктора Валленберга.

— Он обедает. Но вы можете поговорить со мной, господин…

— Бигелоу. Джеймс Бигелоу.

Доктор Брэйс открыл дверь, ведущую в коридор клиники.

— Давайте пройдем ко мне в кабинет, и вы мне все расскажете.

Бигелоу оглядел длинный белый коридор, растянувшийся за дверью.

— Нет, — сказал он, попятившись. — Нет, это неважно…

И выскочил из здания.

Постучавшись, Роби Брэйс вошел в кабинет Карла Валленберга. Помещение, как и его владелец, было образчиком надменно-превосходного вкуса. Брэйс не слишком разбирался в мебели, но даже он чувствовал качество. Массивный письменный стол был изготовлен из какого-то необычного дерева теплого красноватого оттенка, Роби такого никогда не видел. Живопись на стенах — нечто претенциозно-абстрактное, однако обошлась она наверняка в целое состояние. Через окно за спиной Валленберга открывался вид на закат. Свет заходящего солнца растекался вокруг его плеч и головы, образуя своеобразное гало. «Иисус X. Валленберг», — подумал Брэйс, подходя к столу.

Валленберг оторвал взгляд от бумаг.

— Да, Роби?

«Роби. Не доктор Брэйс. Похоже, нам обоим ясно, кто тут главный».

— Вы помните пациента по имени Стен Маки? — осведомился Брэйс.

Против света было невозможно прочитать выражение лица Валленберга. Он медленно откинулся на спинку кресла, обивка из дорогой кожи скрипнула.

— Откуда вы взяли это имя?

— От одного из ваших пациентов, Джеймса Бигелоу. Вы ведь знаете господина Бигелоу?

— Да, конечно. Он был одним из первых пациентов моей программы.

— Сегодня господин Бигелоу появился

в клинике очень расстроенный. Не могу сказать, что понял его не слишком вразумительную историю. Он кричал, что все его друзья заболели, и спрашивал, будет ли он следующим. Он упоминал имя господина Маки.

— А именно доктора Маки.

— Он был врачом?

Валленберг жестом указал на кресло.

— Роби, почему бы вам не присесть? Довольно трудно что-либо обсуждать, когда вы вот так возвышаетесь надо мной.

Брэйс сел. И сразу понял, что совершил тактическую ошибку; он потерял преимущество высоты — их лица оказались на одном уровне. Теперь все преимущества были у Валленберга. Положение. Раса. Одежда с иголочки.

— О чем говорил господин Бигелоу? — спросил Брэйс. — Похоже, он очень боится заболеть.

— Не имею ни малейшего понятия.

— Он упоминал какую-то процедуру, в которой участвовали он и его друзья.

Валленберг покачал головой:

— Возможно, он имел в виду протокол? Еженедельные инъекции гормонов?

— Не знаю.

— Если да, то его опасения беспочвенны. В этой схеме нет ничего революционного. Это и вам известно.

— Значит, господину Бигелоу и его приятелям все-таки вводили гормоны?

— Да. Это одна из причин их переезда в Казаркин Холм. Они хотели получать новейшее лечение.

— Интересно, вы сказали «новейшее лечение». Господин Бигелоу ничего об этом не говорил. Он использовал термин «операция». Похоже, он подразумевал некое хирургическое вмешательство.

— Нет-нет. У него не было никаких операций. На самом деле, насколько я помню, хирург ему понадобился всего один раз — удалить полип в носовой полости. Он был доброкачественным, разумеется.

— Ну а как насчет этого гормонального протокола? У кого-нибудь когда-нибудь были серьезные побочные эффекты?

— Никогда.

— Значит, Ангус Парментер не мог умереть от этого?

— Диагноз еще не установлен.

— Это болезнь Крейцфельда-Якоба. Так мне сказала доктор Харпер.

Валленберг застыл, и Брэйс вдруг понял, что ему не стоило упоминать имя Тоби. Не стоило признаваться, что они знакомы.

— Что ж, — спокойно сказал Валленберг. — Это объясняет его симптоматику.

— А как насчет опасений господина Бигелоу? Что у всех его друзей была одна и та же болезнь?

Валленберг покачал головой.

— Вы же знаете, нашим пациентам трудно смириться с тем, что жизнь подходит к концу. Ангусу Парментеру было восемьдесят два. Старение и смерть — это произойдет с каждым.

— Как умер доктор Маки?

Валленберг помолчал.

— Это было весьма неприятное происшествие. У доктора Маки начался острый психоз. Он выбросился из окна больницы Виклин.

— Господи!

— Это потрясло всех нас. Он был хирургом, и очень хорошим. О пенсии даже не думал, в его-то семьдесят четыре. Так и проработал до… До этого происшествия.