Бескрылые птицы
Шрифт:
Сегодня вечером он явился на станцию в надежде, что и его не обойдут благодарностью. И он не ошибся. Ни одного командира, ни одного инструктора не подбрасывали так высоко, как старшего сержанта Спрудзана. Витол и Аболтынь усердно кричали «ура».
— Да здравствует Спрудзан! Да здравствует наш дорогой старший сержант! Ура! Ура! Да здравствует!
Товарищи сменяли уставших, а кругом стояли десятки других, ожидавших с нетерпением, когда им можно будет почествовать Спрудзана за его неоспоримые заслуги. Всякий раз, когда сержант падал на руки чествующих, Волдис касался рукой задней части его тела; и каждый раз тот морщился от боли, краснел, а на лбу его выступали капли пота.
— Благодарю вас, господа! Сердечно благодарю! Хватит! Прошу вас, довольно! Господа, я вас сердечно благодарю.
— Да здравствует Спрудзан!
Раздался первый звонок — сменились чествующие; раздался второй звонок — благодарность Спрудзана звучала уже совсем мрачно; весь багровый, он барахтался в руках своих бывших подчиненных.
— Господа, опустите меня на землю. Мне нехорошо! — умолял он.
Но Аболтынь все еще не спешил прекратить эту игру. Только после третьего звонка, когда паровоз запыхтел, парни отпустили свою жертву. Не оглядываясь, Спрудзан ушел за уборную, поглаживая исколотые сзади брюки.
— Могу поспорить, что он, больше никогда не придет провожать демобилизованных! — смеялся Аболтынь, стоя в дверях вагона и глядя на толпу провожающих.
— Интересно, что сказал бы полковник, если бы и его пощекотать так булавкой? — зубоскалил кто-то.
— Ну, с полковником это не пройдет, — отозвался другой. — Он слишком большая шишка для таких шуток!
В вагонах еле слышно задребезжали стекла. Медленно завертелись колеса. Оркестр играл марш, и по ветру развевались носовые платки. Волдис Витол стоял у открытой двери и смотрел на исчезавшие в сумерках дали Латгалии. Теплый майский ветер несся навстречу поезду. Из передних вагонов долетали обрывки песен — в каждом вагоне пели свою песню.
— Как мне хочется забыть проведенное здесь время, — шептал Волдис. — Вычеркнуть из своей жизни эти безотрадные дни…
Снаружи шумел ветер. Ритм колес сбивался на стрелках. У переезда стоял человек в коричневой фуражке с зеленым флажком в руке.
«Несчастный, — думал Волдис, — ты останешься здесь навсегда. Поезда идут с востока и запада, а ты стоишь на одном месте с красным и зеленым флажками. Ты не можешь уехать ночным поездом туда, где кипит жизнь. А я…»
Чувство радости охватило его. Словно сбросив тяжелую ношу, он глубоко вздохнул.
«Кли-пата — кла-пата, кли-пата — кла-пата!» — выстукивали колеса. Двери вагона были открыты настежь. Волдис не отходил от них. Стеариновая свеча слабо освещала углы вагона, где съежившись сидели на своих вещах сонные, усталые люди. Волдису не хотелось спать. Неизъяснимо приятное ощущение наполняло все его существо. Он с наслаждением подставил свое тело прохладному ночному ветру, чтобы им наполнились все поры и охладились разгоряченные виски.
— Куда ты поедешь, Витол? — спросил кто-то совсем рядом. Это был маленький веснушчатый Аболтынь из Лиепаи. Ему тоже не хотелось спать в эту первую ночь на свободе.
— В Ригу, — ответил Волдис. — Куда же мне еще ехать?
— У тебя в Риге родные?
— У меня нет никаких родственников.
— Может, где-нибудь в деревне?
— У меня не осталось никого из близких. Отец лежит в Тирельском болоте [2] , мать расстреляна бандой Бермондта [3] .
— Ты счастливейший человек в мире!
— В каком смысле?
— Я завидую твоей независимости. Ты один на свете, никому не должен давать отчета в своих действиях, некому влиять на тебя или навязывать свою волю.
2
Отец лежит в Тирельском болоте — Тирельское болото находится западнее Риги (к югу от Кемери); во время первой мировой войны здесь проходила линия фронта между XII армией царской России, в составе которой были латышские стрелковые полки, и немецкими войсками; в происходивших здесь тяжелых боях погибло много латышских стрелков.
3
Банды Бермондта — армия русского белогвардейца П. Бермондта («князя» Авалова-Бермондта), сформированная летом 1919 года в Курземе германскими империалистами из находившихся в немецком плену русских солдат и контрреволюционно настроенных немецких добровольцев (осенью 1919 года в нее были включены все германские войска,
— Может быть. Но некому и поддержать меня на первых порах. Ты можешь себе представить, Аболтынь, как мало радости у человека, которого никто не ждет, которому негде приютиться? Ты повсюду чувствуешь себя лишним и во сто раз более ограниченным в действиях, несмотря на всю свою независимость, чем человек, которого ждет семья, друзья, девушка…
— Почему ты выбрал именно Ригу? С таким же успехом ты мог поехать в деревню, в какой-нибудь рыбацкий поселок или остаться в Латгалии.
— Провинция пусть остается для тех, кто не хочет ничего достичь, кто довольствуется тем, что у него есть. Мне этого недостаточно. Ты думаешь, я уезжаю, чтобы обосноваться на каком-нибудь хуторе, копать картошку, возить хворост и заигрывать с дебелыми девицами, налившимися на сытых хлебах? Я хочу большего. А если хочешь завоевать право на жизнь, то лучше всего начать с того места, где сходятся жизненные нервы всей страны. В Риге много возможностей. Там я смогу учиться, работать и выбиться в люди.
— Все мы хотим выбиться в люди, но не всем это удается, — скептически заметил Аболтынь.
— Почему бы мне не стать одним из счастливцев?
— Возможно, Витол, тебе повезет. Ты не неженка. Но иногда обстоятельства побеждают самую сильную волю,
— Я здоров, работы не боюсь. Кое-чему учился.
— У тебя есть специальность?
— Нет, специальности у меня нет.
— Это плохо. У специалиста по крайней мере есть надежда устроиться.
— Я счастливее людей со специальностью. Я не должен замыкаться в какой-то узкой отрасли, могу взяться за любое дело. Человек, у которого есть желание работать, не пропадет.
— Не совсем так. Не думай, что ты единственный, кто «согласен на любую работу», как мы ежедневно читаем в «Яунакас зиняс» [4] . Рига полна такими неудачниками. Ведь человек, соглашающийся идти на любую работу, не имеет выбора. Он — добровольный раб, отдающий свою мускульную силу и мозг в любую кабалу, не считаясь со стремлениями и способностями. У тебя будет много соперников с лучшими данными и большим жизненным опытом.
— Я хочу рискнуть.
— Что же, попробуй, Витол. Может, тебе удастся…
4
«Яунакас зиняс» («Последние новости») — буржуазная газета; выходила в Риге с 1911 по 1940 год.
Волдис устроился поудобнее, придвинул свой коричневый сундучок ближе к двери, уселся на него и задумался. Сомнения Аболтыня его не смутили. Ведь Аболтынь ничего не знал о смелых мечтах, которые он лелеял в своей голове. Много пришлось пережить Волдису за свою двадцатитрехлетнюю жизнь. Не все в ней было безоблачно. Он научился сам заботиться о себе, ему были знакомы и голод и обман, но это не смогло истребить в нем веру в лучшее будущее, в свои силы. И сейчас, свежей майской ночью, в вагоне, где по темным углам что-то бормотали и стонали во сне люди, он, глядя сквозь мелькающий мимо поезда сосновый бор на огни одиноких домиков, ощутил себя частью человечества. Он был одним из двух миллиардов разумных существ, населяющих планету. Перед ним были открыты все пути, казалось достижимым все то, чего уже достигли другие, самые преуспевающие. Почему бы ему не завоевать мир? Почему он не может стать знаменитее Эдисона, мудрее Толстого, богаче всех фордов и морганов вместе взятых? Почему он не может быть выше всех существовавших до сих пор благодетелей человечества? Как бы там ни было, он будет великим человеком потому, что хочет этого. Нет такой силы и таких препятствий, которые он не преодолеет.