Бесовская таратайка
Шрифт:
– Ладно, – сказал я ему: – Топай в отделение. А то там тебя Тюхин уже заждался.
Губин, почти бегом, двинулся прочь от меня, но тут мне в голову пришла еще одна мысль, и я ему крикнул:
– Стой! Иди сюда.
Губин рысцой вернулся.
– Перекрестись, – потребовал я.
– Что?! – у Губина глаза полезли на лоб.
– Перекрестись, тебе говорю.
Глядя на меня, как на сумасшедшего, он неверными движениями ткнул себя в живот, в грудь, и, сперва в левое, потом в правое плечо.
– Ты и перед бабулей так крестился?
Губин затравленно кивнул.
– Теперь
20 часов 40 минут.
Я позвонил в дверь и услышал по ту сторону приближающиеся шаркающие шаги.
– Кто там?
– Откройте, милиция.
Дверь приоткрылась и я увидел старушку, одетую в старомодную черную юбку и теплую вязанную кофту.
– А почему без формы? – подозрительно спросила она.
– Я могу удостоверение показать, – предложил я.
– А я в них не разбираюсь, – отпарировала бабушка.
– Да свой я, бабуля, свой. Вот тебе крест, – перекрестился я.
Бабушка усмехнулась и широко раскрыла дверь, пропуская меня в квартиру.
– Ну заходи, раз свой.
Я вошел в небольшую прихожую, подождал пока хозяйка закроет входную дверь и прошел следом за ней в единственную жилую комнату. Тут меня ждало небольшое затруднение. В левом углу комнаты, у изголовья кровати, на широком подоконнике я увидел большую икону. Я слышал, что верующему человеку на ее присутствие нужно как-то реагировать, но не помнил, как. Увидев, что старушка обернулась и смотрит выжидающе на меня, застрявшего у входа в комнату, я (эх – была не была!) торопливо перекрестился.
– Да не крестись ты. И так видно, что нехристь, – ворчливо сказала хозяйка: – А еще, небось, партейный.
Я почувствовал, что начинаю краснеть.
– Как вас величать, хозяюшка? – спросил я, уводя разговор со скользкой темы.
– Филиппова я, Анна Константиновна, – ответила бабуля: – Да ты проходи, садись. В ногах правды нет.
Я сел на расшатанный стул и продолжил:
– Анна Константиновна, я к вам вот по какому делу…
– Да знаю, знаю, – перебила она меня: – До тебя тут уже один заходил. Тоже без формы.
– Вы ему про школьницу говорили…, - снова начал было я, старушка опять меня перебила.
– Я ему много чего говорила, – сказала она насупившись: – И еще скажу, если опять прийдет. Не можешь креститься – так и скажи. А он, аспид, знаки сатанинские вздумал чертить, насмехаться. Себе – дураку, да и мне на голову беду кликать. А беда – то рядом – за окошечком.
– Что за беда – то, хозяюшка? – в тон ей спросил я: – Может я чем помочь могу?
– Куда там тебе, безбожнику? – махнула рукой Филиппова: – Ты, поди – то, и в церкви ни разу не был.
– А все таки. Я ведь не один. Всем миром навалимся – глядишь и одолеем беду.
– Ой не знаю, – вздохнула бабуля: – Куда же вам супротив силы бесовской? И сами погибните, и души свои навек погубите.
Она замолчала.
– Вы думаете, это бесы были? – осторожно спросил я: – Это бесы ту
– А кто же еще?!
Филиппова подошла к окну и ткнула пальцем в стекло:
– Она вот тут, на остановке, стояла. Будто ждала кого – то. Тут и подъехала бесовская таратайка. Двери открыла и манит. Девочка и пошла. У самой двери будто опомнилась, назад рванулась, стала из портфеля что – то доставать… Нож, мне показалось. Да куда там – вылезли из дверь две лапы дьявольские, схватили ее и затащили внутрь. Двери захлопнулись, и таратайка дальше по улице покатилась. А от девочки только с ноги сандалик и остался на остановке лежать. Его потом дворник подобрал и в мусорку выкинул.
– Когда это случилось? – спросил я.
– Не помню точно… Недели четыре назад, – Филиппова подумала и добавила: – Дня за три до моей пенсии.
– А какого числа вам пенсию платят?
– Девятнадцатого.
А Леонова, по ориентировке, пропала 15 сентября. Неужели след?!
– Чего же ты на счет сегодняшнего не спрашиваешь? – вдруг спросила бабуля: – Ты же за этим и пришел.
– А что – сегодня тоже таратайка? – спросил я.
– Она, – Филиппова села на кровать и стала рассказывать: – Вдвоем они были. Один постарше, в пиджаке, другой, помоложе, в пальто. Стояли на остановке, разговаривали, руками размахивали. И опять таратайка подкатила. А молодой все никак наговориться не мог. Оба сильно выпившие были, а во хмелю – известное дело, язык – как помело…
Так вот, стал молодой в таратайку заходить. Не глядя, будто в автобус какой-нибудь. Одной ногой в нее вступил, а потом глянул внутрь, испугался, хотел назад выскочить, да поздно было. Лапы его за ноги как ухватили, как потащили… Пожилой за голову его ухватил и не пускает. Тут двери захлопнулись и, как косой, голову отрезало. Так и остался он голову в руках держать. Сначала смотрел на нее, будто не понимал, что у него в руках, а потом закричал благим матом и побежал куда – то.
– А таратайка? – спросил я автоматически.
– Поехала. Как двери закрылись, так и покатилась.
– Анна Константиновна, а что, людей на остановке больше не было? – стал я выяснять детали.
– Вначале были, – наморщив лоб, стала вспоминать бабуля: – А потом разошлись кто куда.
– А когда школьницу в таратайку затащило, тоже не было?
– А ведь и правда, – удивилась Филиппова: – И тогда все порасходились! Будто Бог их уберег. А у девочки родители видать – большие грешники. Бог их и покарал. Это же такой страх – бесовская таратайка.
– И чего в ней страшного? – спросил я.
– Ты ее не видел, вот и храбришься, – осуждающе сказала бабуля: – А я – видела. А когда она сегодня к остановке подкатила, я думала от страха рассудка лишусь.
– Так какая она из себя, таратайка эта? – пытался я выяснить хоть какие – нибудь приметы.
– На что похожа? – переспросила Филиппова: – На таратайку. Страшная. На колесах. А сквозь окна видны те, кого она уже затащила. Сидят – не дышат… Да как я тебе объясню, какая она, если бесовское отродье любой облик примет, только бы невинную душу к себе заманить!