Беспокойство
Шрифт:
— Воронов! — крикнул он и бросился тормошить летчика. Но тот недовольно дернул плечами и снова исчез под одеялом. Снаружи остался торчать только клок волос медного цвета. Кто-то толкнул Сажина. Он повернулся: перед ним стоял капитан Донцов в накинутой на плечи шинели.
— Обознался, друг, — сказал он Сажину. — Это Орлов, старший лейтенант Орлов, летчик из нашей части. Он такого перцу дал вашим перехватчикам, что долго его будут здесь помнить… Одним словом, поднатужился, — улыбнулся офицер и тихонько вышел из палатки.
«Какой Орлов? — недоумевал Сажин. — Не может быть, чтобы так обознался». И он, опустившись на корточки рядом с кроватью, осторожно приоткрыл одеяло: сомнения исключались — это был Санька. Юрий взял соломинку и провел по загорелой щеке летчика. Тот сразу открыл глаза, долго смотрел на Сажина.
— Приветствую вас, Юрий Петрович, — наконец отозвался старший лейтенант.
— Здоров, Саня! — чуть дрогнувшим голосом произнес Сажин. — Ты чего, фамилию сменил?
— Сменил, — улыбнулся летчик.
— Значит, теперь Орлов?
— Угадали.
— Как же это случилось?
— Погодите, оденусь, расскажу…
Они вышли из палатки. Ветер разогнал тучи, и видно было, как из-за горного хребта выкатывалось большое яркое солнце. Под ногами лежали мокрые листья, в лучах они искрились росинками.
— Рассказывай, — не терпелось Сажину.
— Женился я на Наташе Орловой.
— Ах вот оно что!.. Да, да, ее фамилия Орлова, — вспомнил Сажин. — Ну, слушаю, слушаю, рассказывай.
— А что же еще рассказывать? Орлов теперь я.
— И все?
— Пожалуй, все…
— А не ты ли вчера мучил меня на перехвате?
— Наверное, я, товарищ капитан. Теперь я летаю с Донцовым. Человек он по-настоящему хороший, требовательный, отзывчивый, щедрый. Очень охотно делится своими знаниями.
Сажин чувствовал, как горят щеки, будто у самого лица полыхало пламя. На глаза попался сорванный ветром листок. Кружась, он падал ему под ноги. Капитан подхватил его на лету, подержал в руках и осторожно положил на сухое место.
— Значит, тогда сочинил, что отец служил в той части?
Орлов отвел глаза в сторону.
— Обиделся на меня, — продолжал Юрий, выпрямляясь во весь рост.
Орлов стоял перед ним, как прежде, спокойный, но теперь Сажин видел в нем уже другого летчика: такие люди вырастают только под сильным крылом. И у Сажина было не слабое крыло, но чего-то ему не хватало.
«Чего? — думал он. — Может быть, товарищеской теплоты, щедрости на поддержку, повседневной командирской отзывчивости?» Да, это было так.
Багров закончил свой рассказ, когда мы подходили к домам летного состава. Почему-то мне показалось, что капитан Сажин — это он, сам Багров, но не этот Багров, который шел рядом, а тот, когда он был еще капитаном. И я не удержался и высказал свою догадку.
Майор остановился и сказал:
— Ну что же, рассказывать, так до конца. Сажин-то — это действительно я. Дело прошлое — ошибался… Воинскую дисциплину понимал как голое требование командира. Но в жизни это далеко не так. Далеко! — повторил он и, посмотрев на часы, заторопился к лейтенанту, который поджидал его у входа в учебный класс.
КРУГОВОЙ ПОИСК
Инженер-лейтенант Василий Шумов, начальник радиолокационного поста, сидел на стуле и задумчиво рассматривал сконструированный им макет радиолокационной станции. Минуло уже три месяца (и кажется, столько же времени прошло, как он, Шумов, принял радиолокационный пост), а серый глаз экрана все еще не озарялся зеленым огоньком. Монтировал его лейтенант по ночам, в свободное от дежурств и службы время.
Он очень уставал, но начатое дело не бросал. Память цепко держала слова начальника училища, сказанные молодым офицерам на выпускном вечере: «Вы получили хорошие и разносторонние знания. Но этого мало, чтобы успешно воспитывать подчиненных. Для этого требуется еще высокая личная дисциплинированность во всем: и в собственном поведении, и в поддержке добрых начинаний подчиненных, и в преодолении всех трудностей». Шумову таким и хотелось быть. Но что-то не получалось… Озабоченный, он подошел к окну. Пост располагался в горах, как солдаты говорили, под самым небом. Внизу клубились облака. Иссиня-черные, с молочным отливом, они медленно ползли по крутым скатам, напоминая штормовой океан. Василий распахнул окно. Ветер сшиб с головы фуражку, с ожесточением начал трепать волосы.
— Самойленко! — крикнул лейтенант, до пояса высовываясь наружу.
— Тут я, товарищ командир! — выскочив из-за угла, громко отозвался высокого роста солдат, одетый в телогрейку.
— Как, на юге просвет не обозначился?
— Просвет? — спокойно переспросил Самойленко, подходя к Шумову. — Вроде намечается… Облака поредели. Только ни к чему это нам, товарищ инженер-лейтенант…
Василий поднял с пола фуражку и, отряхнув ее, присел на подоконник, широким взглядом окинул свое хозяйство. Над побуревшим от ветра холмом, покачиваясь, вращались широкие крылья локатора. На сером фоне в стороне зеленым кирпичиком выделялся сарай: оттуда доносился приглушенный шум дизеля. Возле цистерны с запасом питьевой воды, сидя на корточках, мыл посуду дежурный повар, оператор Али Мухтаров. Перехватив взгляд Шумова, Самойленко сказал:
— Али свое дело знает, у него второй класс.
— Второй! — двусмысленно произнес Шумов, надевая фуражку. — Этого маловато, товарищ Самойленко… Был бы первый, вы с Мухтаровым не приняли бы местный предмет за цель. А ведь по третьему году оба служите… Разве это порядок? — Лейтенанту очень не нравилась инертность Самойленко, его какое-то непонятное безразличие к службе, и он много думал, как расшевелить этого крепкого, здорового солдата.
Самойленко сделал недовольную гримасу: «Была ошибка с этим «местником», чего же старое вспоминать?» И про себя решил: «Должно быть, инспектора ожидает, вот и забеспокоился!»
Когда-то рядовой Андрей Самойленко служил на пункте обнаружения. Едва он получил второй класс, как ему предложили готовиться к сдаче экзаменов на оператора первого класса. «А я и со вторым аккуратненько дотяну до срока увольнения», — ответил он командиру отделения. Но тот не оставил в покое солдата, втянул на отдаленный пост. Самойленко написал докладную с просьбой послать его на отдаленную точку, полагая, что там будет не так хлопотно, как на пункте обнаружения.
Шумов размял в руках папиросу, но не закурил: он лишь шире распахнул окно.