Бессердечный принц. Раскол
Шрифт:
— Двери дома божьего открыты для любого человека или нелюдям, капитан. Всем нам дарована милость на последнюю молитву и справедливый суд у златых ворот рая, — холодно проговорил священник. — Я понимаю вашу боль, но никто не давал вам или кому-то еще право судить себе подобного. Только Всевышний, создатель наш, и законы страны, в которой живем. Не упомню, чтобы там отказывали семьям погибших преступников в праве на последнее прощание.
Елизар открыл рот, но я перебил его:
— Капитан.
Тихого приказа оказалось
— Простите, ваше превосходительство. Я не знал, что вы прибыли в корпус.
Подойдя ближе, я скользнул равнодушным взглядом по спокойному лицу иерея. Его позолоченный крест блеснул поверх мантии, как бы указывая на достаточно высокое положение в церковной иерархии. Каштановые волосы были зачесаны назад, правда, одна прядь выбилась и постоянно падала на высокий лоб.
— Батюшка, — спокойно поприветствовал я священника.
— Генерал-майор, — вежливо откликнулся тот. — Вы пришли разрешить наш спор.
Он не спрашивал, а утверждал. Потому что прав и прекрасно понимал это. Нравилось мне или нет, но закон обязывал нас выдавать тела родственникам по окончании расследования. Фактически в деле Жени все вопросы, кроме мотивов, закрыты. Держать ее дальше в морге стало бы кощунством.
— Капитан, отдайте мне разрешение на выдачу тела Евгении Калецкой, — я протянул руку, по-прежнему смотря в карие глаза священника.
— Ваше превосходительство…
За спиной опять началась волна бурчаний и негодований, несколько человек встали. Кто-то перешептывался, остальные напряженно следили за развитием ситуации.
— Чего теперь всех преступников отпускать…
— Да че за нафиг, генерал-майор! — зароптали возмущенные ребята
— Молчать! — рявкнул я, и все заткнулись. — Вы сюда, зачем шли?! С мертвыми девчонками биться или граждан империи защищать? Если сложно выполнить простые обязательства, подавайте в отставку. Стране без вас хватает диванных воителей с долгом и честью.
Тишина наступила такая, что сдвинь сейчас кто-то кружку или чихни, получился бы эффект разорвавшейся бомбы. Благодарно кивнув, иерей получил разрешение, увековеченное размашистой подписью. Потом негромко сказал, когда наклонился ближе:
— Благослови вас Всевышний, генерал-майор. Я буду молиться за вас и ваш корпус.
Последним ко мне нерешительно подошла мать Евгении и просто обняла. У меня опять не нашлось подходящих слов, они застряли в горле. Поэтому я аккуратно отодвинулся, похлопав убитую горем женщину по спину, затем пожал руку ее мужу.
— Спасибо, — пробормотал он невнятно.
— Мне жаль, — бросил я в ответ и получил кивок.
Сцена заняла минут пять, а высосала столько душевных сил, что захотелось обратно на койку. В больницу.
Я глядел в спины семьи Калецких и собирался с мыслями. Видел, как одинокая пара жмется друг другу под успокаивающий голос иерея. У них никого не осталось, единственная дочь погибла на поле боя. Несколько семей полицейских и жандармов тоже лишились отцов, сыновей и братьев.
Никакой радости из-за убитых краснозоривцев я не испытал. Спасли многих? Отлично. А вот поводов для гордости здесь ноль. Потому что нынешние террористы — вчерашние гражданские, выбравшие путь разрушения в борьбе за идеалы. И в этом тоже частично виновато правительство.
— Простите, ваше превосходительство, — раздался рядом печальный голос капитана Сайманова. — Ну…
— Да все нормально, Елизар, — я похлопал его по плечу и двинулся в кабинет. — Не бери в голову. Лучше займи ее работой.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
Поднявшись на второй этаж, я прошел вперед по узкому коридору. Вдоль серых стен потянулись многочисленные плакаты, посвященные пожарной безопасности, борьбе с терроризмом и прочей ерундой. Несколько стендов с фотографиями ребят, погибших при исполнении долга, кто-то снял. Похоже, что готовили новые.
Именно из-за них я задержался: разглядывая трещины на их местах. Потому не сразу услышал, как меня окликнули. Дважды. Вздрогнув, я увидел идущего мне навстречу Шумского. В обычной гражданской одежде, джинсах и свитере. Ряса лежала бесформенной кучей на диванчике для ожидающих.
— Вася?
— Надо поговорить, — без приветствий начал Шумский, когда мы пожали друг другу руки. — Время есть?
— Конечно, — я оглянулся в поисках Кристины, но понял, что ее здесь нет. — Ты без жены?
Наверное, отдыхала. Как и Баро, которому понадобилось чуть больше времени на пополнение резервов.
— Крис осталась в гостинице. Через день восстановится, — Василий рассеянно пробежался взором по расставленным горшкам с цветами в закутке, затем посмотрел на меня. — Ты в порядке? Выглядишь бледным, отдаешь зеленцой.
— Ударься об асфальт, потом поговорим.
Он ухмыльнулся, затем вернулся за рясой, подхватил ее и замер. Уставился в окно, будто увидел там нечто необычное.
— В чем дело? — спросил я, махнув в сторону двери кабинета, который находился конце коридора. — Идешь?
— Да, просто задумался, — кивнул Вася.
— Над чем, если не секрет, — я дождался, пока он поравняется со мной и пошел вперед.
— Как уговорить тебя организовать мне встречу с отцом.
В следующий миг я запнулся на ровном месте.
***
В кабинете на бумагах и технике медленно оседала пыль. Я редко впускал сюда уборщицу: собственная паранойя не позволяла посторонним прикасаться к моим вещам. Столь завалили документы, ноутбук затерялся среди хаотично разбросанных листов. Несколько папок с делом, в том числе по Евгении Калецкой, дожидались своей очереди на подоконнике.