Бесштановый переворот
Шрифт:
Ох, как же все-таки различаются наши миры! Это надо ж, стоять перед целой бандой абсолютно голым и гордо заявлять, что являюсь петухом. В родном мире подобная мысль не придет даже в пустую голову распоследнего отморозка, не говоря уж об учителе информатики. Хотя, стоит заметить, логики гораздо больше у местных преступных элементов. Петух — птица драчливая, порой вплоть до смертоубийства, и баб, в смысле кур, у него целый гарем, то бишь курятник. А наши бандюки наделили сего пернатого несвойственными ему качествами непотребного порядка, и мало слов найдется, которые будут более оскорбительны, чем петух. Для криминалитета, естественно.
— Итак, продолжим подбор вещей. Негоже мне тут
Первым пришел в себя, как и полагается, главарь.
— Погоди. Что-то не могу понять. Не все сходится. — Ясно было, ему самому хочется верить, что перед ним настоящий «петух», но мешали некоторые весьма существенные несоответствия. — Если ты тот, кем себя называешь, то как получилось, что тебя обобрала какая-то шайка, оставив в таком виде? Так не бывает!
— Правильно мыслишь. Не бывает. — Знай бы я раньше, что придется выдавать себя за крутого авторитета, несомненно придумал бы более подходящую брехню насчет своего вида, но так как приходилось ежесекундно импровизировать, то требовалось хоть как-то свести концы с концами. — Если обыкновенная банда. Но перед княжеским войском даже я оказался бессилен. Их человек сто-сто пятьдесят было, не считал. Да и напали внезапно, из засады. Как говорится, и на старуху бывает проруха. Но я этого так не оставлю. Отомщу по полной программе.
— Так это были янычамураи Ханбайдуя?!!!
С княжеством определились. Уже что-то.
— Они самые. Ослы позорные. — Чуть запоздало мелькнула мысль, что наверное зря вновь упомянул представителей родной фауны в оскорбительном контексте, вдруг, они тут, как и петухи, занимают почетное место, или, вообще, не существуют. Но обошлось. Бандиты дружно закивали, мол, правда, ослы. — Ну, так вы мне поможете, или искать другую банду?
Местные джентльмены удачи оказались все как один, очень близкими, в смысле, недалекими. Моя наглая брехня была принята за истину в последней инстанции. Так что, предложение о поиске другой шайки перепугало грабителей, и они наперебой стали меня уговаривать не покидать их, рекламируя свое сообщество, как самое крутое и отмороженное во всей округе. Одеваясь, я слегка поломался, но на радость всем присутствующим, наконец согласился.
По данному торжественному поводу был устроен небольшой пир. Пришлось нарушить данное самому себе слово и употребить немного местного вина, дабы не обидеть гостеприимных сотрапезников. Так ведь обещания самому себе для того и даются, чтобы их нарушать. Зато ел теперь весьма смело. Дичь была добыта практически на моих глазах, несколько здоровенных цветастых птиц, некий симбиоз тетерева, индюка и павлина. Так что, не требовалось, как раньше, во время приема пищи гнать прочь мысли о происхождении мясного блюда. А заодно пришло и успокоение насчет ранее съеденного. Если в данном мире существуют петухи, козлы, ослы, то, вполне вероятно, Пылкрюл потчевал нас курятиной и говядиной…
Охота, если это действо можно так назвать, была до обидного проста: один из разбойников отошел метров на тридцать, и при помощи какого-то духового инструмента, отдаленно напоминающего небольшую дудку (как в последствии я понял, своеобразный манок), издал несколько препротивнейших звуков. И через некоторое время со всех сторон на зов стали сходиться данные птицы. Много. Набив простой палкой потребное количество, «охотник» вернулся к нам, а озабоченные пернатые прибывали еще где-то в течение получаса, и поляна стала напоминать двор процветающей птицефабрики. Затем, так и не обнаружив самки, удрученные птицы медленно и весьма неохотно разошлись.
Во время трапезы обсудили план моей страшной петушиной мести зарвавшемуся князю Ханбайдую. Оказалось, что к своему величайшему сожалению и при огромнейшем желании, вся шайка не сможет оказать мне помощь и поддержку «живой силой».
Банда действительно была крутой и известной. И появление в городе большинства разбойников было равносильно самоубийству. Так как в распоряжении князя не имелось ни Жевалки, ни Глоталки, то казнил он более прозаичным образом. Очень мучительным. Приговоренных медленно (в течение трех дней) разрывали лебедками, сороковали (это изощренный аналог нашего четвертования, только отрубались маленькие кусочки, затем останавливали кровотечение, дабы смертник не помер раньше времени, и опять рубили…) и еще множеством ужаснейших способов, которому позавидовали бы палачи и дознаватели всех времен и народов. И придуманная мной брехня про нападение янычамураев ни чуть не удивила грабителей. Они считали, что отряд личной гвардии князя устроил засаду на их шайку, и некоторым образом мое внезапное появление спасло банду от неминуемого захвата. И вообще, в этих местах Здяк с приспешниками с каждым днем чувствовали себя все более дискомфортно: за головы главаря и каждого члена банды была назначена награда, и Вырви Кость уже всерьез подумывал о передислокации в более спокойные места. Но в свете новых событий, то бишь появления крутого петуха (в смысле меня) атаман был готов пересмотреть собственные планы, так как теперь-то все изменится.
Большого труда стоило уговорить Здяка делать то, что он намеревался до встречи со мной. Пришлось объяснять, что страшная петушиная месть — штука очень жестокая и всеобъемлющая, но практически незаметная первые полгода, потому как требует тщательной и скрытной подготовки. И что, если вдруг, кто-нибудь из шайки попадет в руки князя раньше времени и проболтается под пытками обо мне, то вся прелесть возмездия будет испорчена, и придется по-быстренькому кокать Ханбайдуя, а заодно и всех, кто может опознать мою личность. Прозрачно так намекнул на ликвидацию всего бандформирования. Намек был понят, и, крепя сердце, Здяк клятвенно заверил, что шайка снимется с насиженных мест, как только вернутся мои провожатые.
А провожатых было двое. Совсем еще молоденький (лет пятнадцати) парнишка Блюм Раздаватель Оплеух и старик Оляп Доставатель Ребер. Вроде как кандидаты подбирались по внешнему признаку, эти двое имели наименее выраженную бандитскую наружность, и наша троица вполне могла сойти за мирных путешественников, а не за маленькую шайку. Но почему-то подумалось, что таким образом Здяк избавляется от балласта. И дожидаться их никто не будет. Возможно, это и к лучшему. По крайней мере, для мальчишки. Судя по прозвищу, он еще не успел «замазаться» кровью и, если отобьется от шайки, то еще может начать новую жизнь.
Я тепло распрощался с бандой, и мы тронулись в путь. Дабы дорога не казалась однообразной, вели разговоры. Первым делом я поинтересовался, как мои спутники докатились до такой жизни. Насчет парнишки я оказался прав. Единственным его преступлением была оплеуха. Вот только отвесил он ее ни кому-нибудь, а местному княжичу Байдуйхану. Блюм был поваренком во дворце, а малолетний наследничек имел привычку издеваться над прислугой. Однажды Байдуйхан, скорей всего, подглядев папашины утехи, спустился на кухню и попробовал устроить нечто подобное. Стал заставлять девчушек-посудомоек танцевать и раздеваться. Те в слезы, княжич за плетку. Ну, поваренок и не выдержал, наградил малолетнего извращенца затрещиной. Потом еле ноги унес из дворца. Был объявлен вне закона. Бежал из города и прибился к шайке.