Бета Малого Льва
Шрифт:
чувственность и развращенность - от королевы Береники. Сын потерян. Но Беатрис! Нет, не
может быть.
Эрих подошел к зеркалу. Он был стар и далеко не так красив, как в далекой молодости.
На его лице залегли глубокие и резкие морщины, он разучился улыбаться. Он много чего
разучился за эти годы: отдыхать, смеяться, прощать, доверять людям, сомневаться в своих
решениях, любить...
Эрих медленно разделся и лег в постель. Свеча погасла, жар постепенно заполнял
тело. Жар и тоска. Сожаление и осознание бессмысленности жизни и никчемности всех
жертв. Жизнь его, которую он сам считал подвигом, в которой он ради Лесовии отрекался от
любимой женщины, казнил близких, лишал себя всего, даже отдыха, вдруг показалась ему
нелепой и ужасной, какой-то пошлой карикатурой на нормальное существование. «Что я
наделал?» - думал Эрих почти в бреду, - «что я сделал с собой и своей жизнью? Я принес себя
в жертву ненасытному богу Государства, но он не отплатит мне добром, он проглотит меня
вместе с моими благими порывами...»
Сил дотянуться до колокольчика и позвать слугу уже не было. Он бредил. Из темноты на
него смотрели лица. Много лиц. И все они были уродливы. Так же уродливы, как его жизнь.
Эриху показалось, что он уже в аду, или на пороге его. Страшно не было, но лица были
омерзительны. Это были морды с огромными дырками для носа, длинные ушастые головы,
похожие на летучих мышей, морщинистые зубастые хари в прыщах и нарывах...
Они обступили его, стащили с него одеяло.
– Пошли вон, - вяло проговорил Эрих.
Движения их были замедленны и ленивы. Они не спешили и смотрели на него без зла.
Наоборот. Ему вдруг показалось, что они его о чем-то просят. Эрих сел, опустив ноги на пол,
и без всякого удивления заметил, что пол не каменный, пол теплый и мягкий. Какая-то
девушка, худая и почти лысая, очутилась у него в ногах и обняла его колени. Ему было
мерзко. И его тошнило. Его отвратительно подташнивало под ложечкой, как будто там
ворочался волосяной комок.
Эрих обессилел почти сразу. Их было слишком много, и они по капле выпивали его
жизнь, эти отвратительные и несчастные уроды, сотворенные его же воспаленным
воображением.
– Пошли, - бормотал он, - пошли вон...
Краем воспаленного сознания он понимал, что это - грехи его, такие безобразные и
безжалостные, и ничего тут поделать нельзя, за все надо расплачиваться. В глазах темнело.
Ни сопротивляться, ни жить не хотелось. «Жуткая смерть», - подумал Эрих, - «как будто
тонешь в яме с нечистотами...»
– 42 -
Потом морды исчезли. В полной темноте он измученно приоткрыл глаза и увидел
далекий свет в конце туннеля, он медленно приближался.
Ольгерд очнулся. Его не тошнило. Это было наведенное, чужое. Просто ему долго
пришлось приходить в себя, бродить по балкону, дыша сладким ночным воздухом и
рассматривая застывшие созвездия в черном небе. Он проходил и медицину, и психологию и
хорошо понимал, что информация, которую он невольно считал, была искажена и разбавлена
его собственными страхами, ожиданиями и тайными обидами.
Во сне из человека выползает подсознательное. Уродливые морды, сосущие энергию -
это какой-то символ, какой-то его страх и отвращение, помноженные на предостережения
бабушки. И это не Эрих Третий кричал своему отцу: «Она тебя не любит». Это уже он сам.
Ему этого хотелось, и он нашел способ высказаться.
Прохладный ветер, в конце концов, загнал его обратно в спальню. Все что угодно он
отдал бы, чтобы рядом оказалась эта женщина, здесь, сейчас, на этой самой постели, но
сказка о любви была написана, кажется, не про него.
***********************************
********************************17
На праздник он решил напиться, как следует. Дома с утра собралась целая толпа: друзья
отца, подружки Ингерды и Челмер с Виктором. Костюмов хватило всем, тем более, что кое-
кто привез свои. Челмер, например, уже нарядился папуасом и с восторгом расхаживал по
дому босыми ногами в бряцающих браслетах.
Женщины не отличались большой фантазией, они все хотели быть принцессами и
прекрасными феями, хотя Карнавал был нужен для того, чтобы как следует посмеяться, а не
влюбляться друг в друга. У Ольгерда, по крайней мере, было именно такое настроение. Он
отдал свой утонченный костюм Эриха Третьего Виктору, а сам намотал себе на голову
тюрбан и завернулся в простыню.
– Маг-прорицатель, - объявил он, - читает мысли и предсказывает будущее.
– Нам с тобой проще всех купаться в фонтане, - глубокомысленно сказал Челмер, - а вот у
этих господ в сапогах вода будет хлюпать.
Алина, правда, не подкачала, нарядилась черной пантерой, наверно, взяла костюм в
театре. Она была так достоверна, что даже Рекс на нее рычал. Они лениво сидели в гостиной
на диване, когда эта черная бестия вошла, покачивая короткой, чисто символической
юбочкой.
– Кис-кис-кис, - позвал Ольгерд, - иди, выпьем.
Алина веселиться умела и любила. Впрочем, кто тут не любил? Она осушила свой далеко
не первый бокал и лукаво уставилась на Ольгерда.
– Ты, маг-прорицатель, предскажи мне будущее.