Бета Малого Льва
Шрифт:
шнурами с кисточками. В одной из кисточек был спрятан колокольчик для вызова слуг. Борта
кровати и изголовье были отделаны отшлифованными деревянными шариками. На бахроме
полога тоже болтались матерчатые шарики, очевидно, бывшие в ту эпоху в моде. Узкое окно
выходило на одну из корявых башен с флюгером в виде совы, правда, не белой, а закопчено-
черной.
Странное одиночество охватывало в этой узкой и холодной спальне...
Эрих Второй почувствовал себя плохо.
вообще устал от жизни. Бесконечные войны с Белогорией, капризы Триморья,
– 40 -
осточертевшие союзы с озерскими герцогами, каждый из которых мнит себя королем,
заговоры собственной знати, нападки церкви, засуха в Алонсе... Вдобавок еще семейные
неурядицы: нелюбимая жена, которая и сама его терпеть не может, оболтус-сын, как две
капли воды похожий на Илимара Оорла в юности, и которому никак нельзя доверить трон.
Он развалит и развратит всю Лесовию, разрушит всё, чего он с таким трудом и такой кровью
добивался!
Сын развлекался в другом крыле замка с кучей девиц, черноглазый, женственный
красавчик, смазливый, истеричный, с писклявым голосом и пошленькой улыбкой. Дитя
порока и измены. Эрих дернул за кисть с колокольчиком. Слуга появился немедленно.
– Позови принца, - сказал он, прокашливаясь, - и пусть пошевелится. Так и передай.
Сын пришел в разобранном виде, в халате, запахнутом на тонком белом теле, черные
кудри до плеч были взлохмачены, глаза еще затуманены от удовольствия.
– Ты завтра же уезжаешь в Трир, - сказал Эрих строго, - имей в виду.
У сына нервно задергалась верхняя губа, улыбочка с тонких губ сползла.
– Что случилось, ваше величество?
– Ничего. Это приказ.
– Это ссылка?
– усмехнулся молодой Эрих.
– Ссылки в столицу не бывает.
– Тогда в чем дело?
– Мне не нравятся твои отношения с Оорлом. Он слишком сильно на тебя влияет.
– Он объект весьма достойный для подражания, ваше величество.
– Но у него свои планы. А у меня - свои. В конце концов, я твой отец, а не он... как бы
там ни было на самом деле.
– О чем вы, ваше величество?
Эрих был уверен, что сын все знает. Знает, но притворяется.
– Отправляйся завтра утром. Проследишь, как строится плотина на Тевкре.
– Для этого непременно нужен принц?
– А ты хоть что-нибудь собираешься делать для Лесовии, кроме балов и карнавалов?
– Конечно, - сказал сын серьезно, - я открою академию искусств. И школу утонченной
любви.
– Не говори ерунды, - поморщился Эрих.
– Почему же?
– сын уже принял стойку, - вы считаете, что Лесовии нужны только войны?
– Запомни: война - это нормальное состояние государства.
– А болезнь - нормальное состояние человека.
– Конечно. Абсолютно здоровых людей нет.
Молодой Эрих ненавидел его. Он ненавидел всех, кто пытался подчинить его себе.
Любил он только барона Оорла. Эрих Второй с каждым днем все больше ощущал пропасть
между собой и сыном, пытался доказать, внушить, приказать, заставить, но сын ускользал от
него, он прикрывался этикетом, иронией, своей ленью, у него на все был свой ответ. Нет, он
не был глуп, этот самовлюбленный принц, просто он был глубоко уверен, что жить стоит
только ради удовольствия.
– Кстати, об утонченной любви, - хмуро сказал Эрих, - что ты делал в конюшне с
Беатрис?
– Так вот почему вы меня отсылаете, ваше величество?
– с холодной иронией отозвался
сын.
– Я спрашиваю, что ты там делал?
– Заметьте: мне для вас не жалко ни одной своей любовницы, - продолжал издеваться
наследник престола.
– Какая же ты мразь, - заключил Эрих.
– Я?
– сын изумленно приподнял красивые брови, - да что вы, ваше величество?
Напротив. Я добр. Я ласков. Я люблю всех женщин, пусть хоть и на соломе. А вот вы не
любите ни одной. Вы не любите и Беатрис, и она это прекрасно понимает. И вам не важно,
как она к вам относится. Вы король, вы приказали. Девочка не смогла вас ослушаться... Она
так плакала там, в конюшне!
– 41 -
– Что ты несешь!
– Да сколько можно притворяться, ваше величество? Неужели вы не знаете, кого она на
самом деле любит? Я, конечно, уеду завтра в Трир, если вам угодно, но это ничего не
изменит.
– Замолчи, щенок!
Сын его не боялся. А может, и боялся, но все равно дерзил, потому что решительно не
умел оправдываться. Наверно, скорее он предпочел бы отказаться от престола, чем встать на
колени и просить у отца прощения. Ему можно было отрубить его красивую голову, но
переделать его было невозможно. Это надо было понять давно.
– Уйди с глаз, - сказал Эрих с тихой яростью, - и чтобы завтра я тебя тут не видел.
В дверях сын обернулся.
– Прощайте, ваше величество, - сказал он совершенно по-издевательски.
– Убирайся!
– И все-таки она вас не любит!
Принц хлопнул дверью. Последнее слово осталось за ним. Эрих чувствовал себя все
более скверно. У него начинался жар, на лбу проступила испарина. Его могучий организм
вдруг залихорадило, и он не знал: от злости ли это, или от простуды.
Сын был потерян, и это было не ново. Упрямство и самомнение у него было от Оорла, а