Бетагемот
Шрифт:
Блондинка с кофейного цвета кожей сидела на водительском сиденье, упершись лбом в рулевое колесо, длинные прямые волосы скрывали ее лицо. Похоже, Лабина она не заметила.
Он постучал пальцами по окну. Она апатично повернулась на звук. Он сразу же понял, что дело плохо: ее лицо пылало и блестело от пота.
Она это тоже понимала. Изокостюм Лабина говорил о многом, даже не будь она больна.
«Три дня», — подумал Кен.
Дверь была не заперта. Он потянул ее на себя и сразу отступил назад.
— Они говорили нам... что это лекарство, — произнесла она. На столь короткую
— У вас еще осталось? — спросил Лабин.
Сглотнув, она ответила:
— Немного. Большую часть я уже развезла. — Она покачала головой. — Немного дала Аарону. Пару дней назад.
Прозрачный пластиковый мешок лежал на сиденье рядом с ней. Он был почти пустой. Оставшаяся культура прилипла к складкам и швам почти плоского контейнера мешка и утратила свой первоначальный янтарный цвет; она стала черно-серой, как аноксическая грязь.
— А что произошло с жидкостью? — спросил Лабин.
— Я не знаю. Она изменилась. — Женщина устало покачала головой. — А она говорила, культура может храниться неделю...
Он наклонился вперед. Похоже, какой-то разум она еще сохранила, так как, увидев его лицо вблизи, удивилась:
— Вы же один из них. Вы — один из них. Я же видела вас там...
— Мне необходимо знать, где вы высевали культуру, — сказал он. — Мне надо знать, с кем вы контактировали после Фрипорта, и каким образом входили с ними в контакт.
Она вяло подняла руку, показав запястник:
— Аарон здесь. Мы разделились. Думали... так охватим большую площадь...
Он взял прибор. От телефона в нем было мало толку без наушника, но с Аароном Лабин сможет разобраться позже.
— Я только сегодня утром общалась с ним, — с трудом произнесла женщина. — Он тоже... не очень хорошо себя чувствует.
Обойдя машину, Кен сел на пассажирское сиденье. Навигация офлайн — предосторожность, оставшаяся с прошлой недели, когда эфир считался вражеской территорией. Он включил GPS на приборной панели и уменьшил карту так, чтобы на ней была видна береговая линия.
— Все места, где вы останавливались, — сказал он. — Все, с кем вы встречались.
— Мне нехорошо, — со вздохом ответила она.
— Я могу отвезти вас в больницу. Настоящую больницу, — пообещал он, подслащивая пилюлю. — Но сначала вы должны мне помочь.
Она рассказала ему все, что смогла. Наконец он вылез из машины на солнечный свет и направился к мотоплану. На полдороге остановился и посмотрел назад.
«А она может сбежать, — подумал он. — Она не настолько плохо себя чувствует, чтобы не справиться с машиной. Она может сбежать. Или, — взглянув на застоявшуюся воду, — может просто выпасть из машины и инфицировать все болото. И тогда локализовать Сеппуку станет намного труднее.
Может, она — это утечка в безопасности».
Досужие размышления, конечно. Непосредственной угрозы не было, ничего, что бы оправдало крайние меры. Хотя, похоже, всегда так чисто не получится, судя по тому, как распространяется эта штука. Лабин выследил лишь второго носителя, и только первого из первоначальной тройки Уэллетт. Другой оказался посредником: он принял эстафету в условленном месте и признался, что успел передать материал. Насколько далеко убежали еще два нулевых пациента, оставалось только догадываться. А теперь еще появился этот Аарон, не говоря уже о шести точках, где женщина разлила Сеппуку...
Можно подождать, сказал себе Лабин. Судя по развитию ситуации, предлогов у него будет предостаточно. Правда, теперь в «утечках» он не нуждался. Кен уже давно стал независимым агентом.
«Играй честно, — сказал он себе. — Играй по правилам».
Так он и делал. Вызвал скорую, а только потом огнеметы, подождал, пока та прилетит с запада, обеззаразил себя и снова поднялся в небо. Он отклонился к югу-востоку, следуя по маршруту носителя. Неподалеку появился подъемник и некоторое время шел с ним одним курсом, плывя, словно огромная черная туча, к месту, указанному Лабином. Запальники слабо сияли на концах длинных, огнедышащих насадок, свисающих из подбрюшья. Из пузыря время от времени вырывались пухлые розовые и зеленые облака, лакмусовые бумажки, похожие на сахарную вату, вынюхивали инфекцию.
Он до отказа выжал регулятор. Партнершу Аарона уже упаковали и отправили в путь. Ближе к ночи Уэллетт начнет проводить над ней тесты.
Правда, Лабин сильно сомневался в том, что Така сейчас проводит какие-то тесты.
Он помнил, как впервые встретился с Ахиллом. Он ворвался в дом правонарушителя и поймал его на месте преступления в виртуальном сенсориуме, запрограммированном на широкомасштабные сценарии сексуальных пыток. Тогда Дежарден не выносил свои желания в реальный мир, но с тех пор многое изменилось. Правила изменились. Поводки ослабли. Официальные иерархии разрушились, оставив облеченных властью без какого- либо надзора.
Лабин буквально мельком взглянул на фантазии Ахилла, прежде чем перешел к делу, и получил некоторое представление о том, какие женщины в его вкусе, и о том, что он любит с ними делать. Когда пять лет спустя Така Уэллетт поднялась в чрево вертолета УЛН, Лабин наблюдал за ней с бесстрастием человека, которому прекрасно известен финал.
Дежарден обещал ей роль в борьбе против Сеппуку. Заставил ее представить себе прекрасные сверкающие лаборатории, где работали только настоящие Биомоцарты. От этой перспективы она загорелась, как галогеновый прожектор. С первого же взгляда Лабин понял ее тайное желание, отчаянную, невообразимую надежду на искупление какого-то греха в прошлом.
В тот момент его было очень легко признать.
Кен тогда специально посмотрел, куда отправится вертолет. Ближайшая исследовательская база находилась на юго-западе, в Бостоне. Но вместо этого машина исчезла в северном направлении, и с тех пор Лабин больше ничего от Уэллетт не слышал.
Он и не ожидал, по правде говоря. Даже если Дежарден говорил правду. И Кен был вынужден признать с логической ясностью аморального разума, что это не имеет большого значения. Така не была гениальным ученым, она бы не протянула и минуты на ринге с любым оппонентом. Будь она таковым, ее бы не отправили патрулировать пустоши, раздавая крохи дикарям. В борьбе против Сеппуку ее потеря не значила ровным счетом ничего.