Бетагемот

Уоттс Питер

— Восемь образцов дали положительный результат. Еще не закончили. — Роуэн глубоко вздыхает. — Как идет бой с твоей стороны?

— Могла бы выбрать другое выражение. Это звучит слишком уж буквально.

— Так плохо?

— Не думаю, что сумею их сдержать, Роуэн.

— Непременно сумеешь, — говорит Роуэн. — Не за­бывай, ты же — Мадонна Разрушения. Альфа-самка.

— Уже нет.

Роуэн поворачивается к ней лицом.

— Грейс... кое-кто предпринял новые шаги. — Лицо Лени загорается и гаснет в такт вспышкам. — Опять ми­нируют корпус. Уже не скрываясь.

Роуэн

обдумывает услышанное.

— А что об этом думает Кен?

— Его, по-моему, все устраивает.

Кажется, Лени сама удивляется своим словам. А Ро­уэн — нет.

— Опять минируют? — повторяет она. — Так вы узна­ли, кто это сделал в первый раз?

— Нет. Пока нет. Да и не в том дело, — вздыхает Лени. — Черт, кое-кто думает, что первую партию вы сами подложили.

— Глупости, Лени. Зачем бы?

— Чтобы обеспечить себе... предлог, наверное. Или вдруг решили покончить с собой, прихватив с собой и нас. Не знаю. — Лени пожимает плечами. — Я не утверждаю, что это разумно, просто рассказываю, что у них на уме.

— И как же мы раздобыли заряды, если производ­ственные мощности контролируются вашими?

— Кен говорит, взрывчатку вы могли соорудить из стандартного циркулятора Кальвина, просто переключив проводки.

Опять Кен...

Роуэн не знает, как подойти к этой теме. Лени и Кен связаны узами — нелепыми и неизбежными узами людей, для которых термин «дружба» чужд, как микроб с Евро­пы. В этом ни капли секса — учитывая, как Кен меняет девушек, такого и быть не могло, хотя Роуэн подозревает, что Лени еще об этом не знает, — но эти своеобразные неявные узы в своем роде такие же интимные. И застав­ляют их защищать друг друга. Шутить с этим не стоит. Нападаешь на одного, берегись другого.

Однако, если ее послушать, Кен Лабин начал заклю­чать новые союзы...

Роуэн решается.

— Лени, тебе не приходило в голову, что Кен мог...

— Бред.

Рифтерша убивает вопрос на корню.

— Почему? — спрашивает Роуэн. — Опыт у него есть. И не он ли жить не может без убийств?

— Вашими стараниями. Он на вас работал!

Роуэн качает головой.

— Прости, Лени, но ты сама знаешь, что не права. Мы привили ему рефлекторный ответ на угрозы — это да. Иначе нельзя было гарантировать, что он предпримет необходимые меры...

— Гарантировать, чтобы он убивал без колебаний! — перебивает Лени.

— ...в случае проблем с безопасностью. Никто не ду­мал, что у него выработается пристрастие. Но ты не хуже меня знаешь: Кен это умеет, возможность у него есть, а его обиды тянутся с самого детства. На поводке его держал только Трип Вины, а с тем покончил Спартак.

— Спартак был пять лет назад, — напоминает риф­терша, — и с тех пор Кен убийствами не развлекался. Вспомни, он был один из ровно двух человек, помешав­ших вашему последнему бунту превратиться в Великое Истребление Корпов.

Кажется, она уговаривает прежде всего саму себя.

— Лени...

Но та не желает слушать.

— Трип Вины вы просто вложили ему в мозги, ког­да он стал работать на вас. Раньше его у Кена не было, и потом тоже, а знаешь, почему? Потому что у него свои правила, Пат. Он выработал собственные правила, и он их держится, и, как бы ему ни хотелось, никогда не уби­вал без причины.

— Это верно, — признает Роуэн, — потому-то он и стал изобретать причины.

Лени уставилась в освещенный вспышками иллюми­натор и молчит.

— Может, тебе эта часть его истории неизвестна, — продолжает Роуэн. — Ты никогда не задумывалась, по­чему мы отправили к рифтерам именно его? Почему за­бросили черный пояс по тайным операциям на океанское дно, соскребать ракушки с насосов? Да потому, Лени, что он начал оступаться. Он делал ошибки, оставлял хвосты. Конечно, у него всегда имелись веские оправдания, но в том-то и дело. На каком-то подсознательном уровне Кен нарочно оступался, чтобы дать себе повод заделать пробоину позже. Станция «Биб» располагалась так далеко от всего на свете, что мы были уверены: там не может возникнуть и речи о проблемах безопасности, с какой бы натяжкой он не трактовал свои правила. Задним числом я вижу, что мы ошибались. — «Не первая и, увы, не са­мая большая наша ошибка». — Но я к тому, что люди, пристрастившиеся к чему-то, иной раз сходят с рельсов. Люди, сами себе установившие правила поведения, начи­нают их прогибать, перекручивать и истолковывать так, чтоб и на елку влезть, и не ободраться. Семь лет назад наши психологи заверили, что у Кена как раз этот слу­чай. Можно ли быть уверенным, что сейчас что-то из­менилось?

Рифтерша долго молчит. Ее бесплотное лицо, кон­трастное бледное пятно на темном фоне, вспыхивает в ритме бьющегося сердца.

— Не знаю, — отвечает она наконец. — С одним из ваших психологов я встречалась. Припоминаешь? Это ты его послала за нами наблюдать. Он нам не слишком понравился.

— Ив Скэнлон, — кивает Роуэн.

— Я искала его, выбравшись на сушу. — Словом «искала» Лени заменяет другое: «охотилась на него». — И не застала дома.

— Он был выведен из обращения, — Роуэн прибегает к собственному эвфемизму — как обычно, с легкостью превосходя собеседницу.

— Вот как.

Однако, раз уж о том зашла речь...

— Он... У него на ваш счет сложилась теория, — го­ворит Роуэн. — Он предполагал, что мозг рифтера мо­жет стать... чувствительнее, в некотором роде. Что ваша восприимчивость из-за долгого пребывания на глубине и всех этих веществ обострится. Квантовый сигнал из ствола мозга. Нечто вроде эффекта Ганцфельда.

— Скэнлон был придурок, — замечает Лени.

— Безусловно. Но ошибался ли он?

Лени чуть заметно улыбается.

— Понятно, — говорит Роуэн.

— Это не чтение мыслей. Ничего подобного.

— Но, может, если б ты могла... как это сказать?.. Сканировать?

— Мы это называем «тонкой настройкой», — говорит Лени голосом, непроницаемым, как ее глаза.

— Если ты можешь настроиться на того, кто...

— Уже сделано. Это, собственно, Кен и предложил. Мы ничего не нашли.

— А на самого Кена ты настраивалась?

— Невозможно... — Лени осекается.

— Он тебя блокирует, да? — кивает сама себе Роуэн. — Если это хоть чем-то похоже на сканирование Ганцфельда, то блокирует рефлекторно. Стандартная процедура.