Бетонный фламинго
Шрифт:
В газете были еще две заметки. Одна была обращена к местной полиции и содержала указания относительно похорон. В другой я прочел:
"ДЛЯ ТЕХ, КОГО ЭТО МОЖЕТ КАСАТЬСЯ
28 ноября 1957 года на Шугарлоуф-Ки в Штате Флорида был обнаружен брошенный автомобиль, принадлежавший мистеру Хэррису Чэпмену из Томастона, штат Луизиана.
Предполагают, что Чэпмен погиб, но официально это не было установлено.
Мистер Чэпмен действительно погиб. Это я уничтожила его. Я одна ответственна за этот акт, и да будет Бог ко мне милосерден.
Делая это заявление,
Мэриан Форсайт".
Я подошел к окну и посмотрел на улицу. Теперь я был свободен от подозрения или ареста. Внизу, в сейфе гостиницы, был спрятан «дипломат», а в нем почти сто семьдесят пять тысяч долларов. Все это было мое — деньги, свобода, безопасность. И всем этим я был обязан измученной молодой женщине, которая только что покончила счеты с жизнью в номере гостиницы. А я даже не могу пойти на ее похороны.
Она просила похоронить ее на маленьком кладбище, в нескольких милях от Томастона. Что бы я сделал, если бы кто-нибудь заговорил со мной?
Притворился немым? Единственное, что я мог сделать, это послать ей цветы.
Она взяла на себя всю вину за то, что мы сделали вдвоем. Она отдала мне все деньги, а я могу послать ей лишь цветы на похороны.
Ну что ж, я всю жизнь искал вольных дорог, не так ли? И вот теперь свободен.
Я уехал в Мексику. Не в Акапулько, а в маленький рыбачий поселок на побережье, где не было никаких туристов, практически никаких удобств и никого, кто бы говорил по-английски. Теперь, когда у меня была куча денег, казалось, что мне надо жить жизнью белого господина. Но я носил рабочие брюки и плавки, питался бобами и тартинками, совсем бросил пить.
Со временем я перестал просыпаться с застрявшим в горле криком, видя во сне, как она перегибается через парапет моста и сквозь туман падает в бездну. Постепенно я перестал сидеть часами, уставившись в пустоту, переживая одну и ту же мысль: почему я ее не остановил? Ведь она была в плену слепой одержимости, не зная или даже не заботясь о том, что если она убьет Чэпмена, то тем самым убьет и себя. Но я-то ведь это знал! И предал ее.
За все годы, что я жил, не задумываясь, эдаким циничным, бойким на язык, бывалым парнем, я единственный раз высказал то, что действительно думал и чувствовал. Я не смог заставить ее понять меня или поверить мне. Я просто недостаточно старался. За те двадцать минут, когда она в ту ночь излагала мне свой план, я имел все возможности прекратить это непотребное и бессмысленное опустошение личности, которая стоила тысячи таких, как я. Я же упустил этот случай и смотрел, как она падает в бездну. И если теперь не перестану ночами думать о том, сколько лет жизни я отдал бы за один шанс, который я имел в те двадцать минут, то просто сойду с ума. Я должен изгнать эти мысли.
И они постепенно отошли. Но было совершенно очевидно и другое, что ею двигала мысль защитить меня, защитить на всю оставшуюся жизнь.
Она чувствовала себя ответственной за мою судьбу. Мэриан была старше меня, выше в интеллектуальном отношении, и понимала, что воспользовалась моей любовью к ней. Думал я и о факторе вины. Она хотела убить Чэпмена и придать этому такой вид, будто его погубила собственная совесть и преследовавший его страх наследственной психической болезни. Задуманное сработало, а потом она и сама погибла, не выдержав бремени своей вины. Это было подобно цепочке бенгальских огней, когда каждый предыдущий поджигает следующий. С той лишь разницей, что на мне цепочка разорвалась. Перед Чэпменом у меня не было чувства вины — во всяком случае, уже не было. Во-первых, моя совесть была гораздо эластичнее и за многие годы привыкла в значительной степени «растягиваться» в соответствии с разного рода ситуациями. Во-вторых, я ненавидел его за то, что он с ней сделал. И наконец, я ведь фактически его не убивал. Пожалуй, в этом последнем и была комичность всей истории. И Мэриан сама сказала мне, как я могу себя спасти: «Всегда помни одно — ты чист. Ты этого не делал! Это сделала я!»
Прошло три месяца, и я убедился, что со мной все в порядке. Мысли уходят, полиция
Весной я вернулся в Сан-Франциско, окончательно оформил свои вклады, положив деньги на счета в трех банках, и заказал билет на судно, направляющееся в зону Панамского канала. Теперь я знал, чего я хочу, — стать вроде капитана Хоулта гидом по крупномасштабному морскому рыболовству, но только в Панамском заливе. Мне нравилась Панама, и я знал один из тамошних доков, где можно было построить великолепное рыболовецкое судно намного дешевле, чем в Штатах, — настоящее произведение спортивного искусства, с первоклассным снаряжением. И все это за шестьдесят тысяч долларов.
Правда, в течение недели, оставшейся до отплытия, я должен был выполнить одно дело. Я полетел в Новый Орлеан. Первые два дня там провел в библиотеке, просматривая подшивки газет. Последние упоминания о деле Чэпмена были в конце февраля. Его предали забвению, так и оставив неразрешенным — не в том смысле, конечно, что не был известен убийца, а в том, как ей удалось это сделать.
Теперь полиция была уверена, что Мэриан покинула отель в Нью-Йорке вечером тринадцатого ноября и вылетела в Майами под фамилией Уоллес Камерон. В Майами след ее терялся. Дежурный клерк в мотеле «Дофин» помнил, что вручил Чэпмену письмо, как только тот приехал, и что спустя несколько минут Чэпмен заказал такси и куда-то отправился. Однако поехал он к ней или еще куда-нибудь, никто не знал и теперь уже никогда не узнает. Хотела ли она действительно убить его? Или только издевалась над ним, угрожая раскрыть какое-то темное дело в прошлом?
Возможно, это в конце концов и свело его с ума.
Трое экспертов по почеркам были убеждены, что подписи на двух чеках и на квитанции — подделка, в то время как Корел Блейн и Крис Лундгрен были столь же твердо убеждены, что человек, с которым они разговаривали по телефону, мог быть только Чэпменом. Полиция установила мои маршруты по Флориде, и, хотя получила с десяток различных мнений относительно моего возраста, цвета волос и глаз, в общем это был портрет Чэпмена, как мне в свое время и говорила Мэриан. Приметы же, отмеченные одинаково всеми свидетелями, были как раз те, которые домыслил я сам и которые намеренно культивировал.
Фирма «Чэпмен интерпрайзес» находилась в процессе ликвидации. Этим занимался отец Чэпмена. Корел Блейн уехала из Томастона. Вся эта бессмысленная трагедия завершилась, и лишь один вопрос — как? — остался без ответа. Во всяком случае, был известен действительный виновник (ибо она сама в этом призналась) — отвергнутая и ожесточенная женщина, бывшая раньше его любовницей.
Я взял напрокат машину и отправился в путь.
По дороге купил цветы. Название городка, куда я направлялся, было Бедфорд-Спрингс. Городок этот не значился ни на одной из туристических карт, а я знал лишь, что он находится где-то милях в пятнадцати от Томастона. Я долго не мог понять, почему она захотела, чтобы ее похоронили на каком-то безвестном кладбище в Луизиане, если ее родные были в Кливленде. Наконец, решил, что с Бедфорд-Спрингс у нее были связаны какие-то воспоминания. Я, например, понимал, почему она приезжала в Сан-Франциско — там она обвенчалась с Форсайтом, почему ездила в Стэнфорд и что делала в те последние несколько дней, когда пришла к мысли, что дальше жить невозможно. Но Бедфорд-Спрингс?
Вечерело, когда я наконец добрался до городка. Он располагался в нескольких милях от шоссе. В сущности, городка как такового и не было — только белая церковь, осененная старыми дубами, стоящая посреди слегка холмистой местности. Лиственные деревья перемешивались здесь с соснами. Тут и там мелькали одинаковые фермы. Ни одного дома поблизости.
Стоял конец апреля, и все деревья утопали в густой зелени. Я остановил машину возле церкви, вышел и направился к маленькому кладбищу, чистенькому и ухоженному. В глубине темнел лесистый овраг с высокими деревьями. Поодаль, справа от меня, человек, шедший за мулом, распахивал склон песчаного холма. Не было слышно ни звука, кроме щебета птиц да журчания воды где-то на дне оврага.