Без изъяна
Шрифт:
– Вот видишь, без расписки не отпустит. Пахом Авдеич вздохнул и заскрипел пером.
– …долг сполна, - диктовал злыдень, - и не имею к такому-то никаких претензий, ни денежных, ни вещественных, ни моральных.
– Что за претензии - маральные?
– Тебе этого не понять. Ты знай пиши. Написал? Вот и славно. Распишись и палец на всякий случай в чернила макни да оттисни. Теперь бумагу отдай, и я в твоем полном распоряжении. Как понадоблюсь, ты меня позови: «Злыдня!» - я и прибегу. Только не на людях, это дело интимное.
– Не учи!
– оборвал Куваротов, сразу почувствовавший себя хозяином.
– Поехали, дома дел много.
Дома Пахом Авдеич выгнал из избы жену и позвал:
– Злыдня, подь сюды!
Была в глубине души опаска, что злыдень обманет. В сказках так обычно и бывало, и на этот случай Куваротов заранее придумал, как пустит по миру разбойника Палея. Прежде всего попа пригласит или схимника построже, беса изгнать, а дальше - дело нехитрое. Однако обошлось без обмана, злыдень явился по первому зову.
– Ну-ка, покажь свое умение!
– приказал Куваротов для начала.
– Говоришь, Палейке курицу с барского стола приносил? А мне принеси такое, что баре только в праздник едят!
– Ну, это, как говорится, службишка, такое я в две минуты спроворю.
Вернулся и впрямь через две минуты с большим сотейником на воздетых руках.
– Извольте кушать, Пахом Авдеич.
– Что это?
– на всякий случай спросил Куваротов.
– Фрикадели под соусом бешамель, - с видом бывалого мажордома ответствовал злыдень.
– Его сиятельство с супругой изволили недокушать.
Пахом вооружился деревянной ложкой, выловил одну фрикадели-ну, отправил в рот.
– Что-то они кислят…
– Как же иначе? Четвертый день блюдо на леднике стоит, пора бы и закиснуть.
– Чем ты меня накормил, стервец!
– взревел Пахом, отплевываясь.
– Шкуру спущу и заместо козьей на барабан натяну!
– Па-адумаешь!..
– в тон ответствовал злыдень.
– Господская жратва ему не понравилась… Ну, с изъянцем, так я тебя предупреждал.
– Погодь, - сказал Куваротов, перестав плеваться, - а сковорода никак серебряная?
– Верно, - постно согласился злыдень.
– Баре завсегда на серебре кушать изволят.
– Черт с тобой, - проворчал Пахом, вываливая прокисшее яство в помойное ведро.
– Не еда, так сковорода, но я своего не упущу.
– Барыня хватится сотейника, повара выпороть велит, лакей за воровство на каторгу пойдет.
– А мне что за дело?
– Грех на тебе.
– Ты свои грехи считай, а я свои как-нибудь отмолю.
– Давай отмаливай. Только смотри, как бы лоб не намозолить, молившись.
– Ты поразговаривай еще, как раз кочерги отведаешь.
– Не попадешь, - равнодушно сообщил злыдень, усевшись на шестке, где хозяйка выставила сушиться корчаги для молока.
– А посуду собственную переколотишь.
– Ну, работничка бог послал!
– проворчал Пахом.
– Ты ему слово, он тебе десять…
– Меня никто не посылал!
– завопил злыдень.
– Я сам пришел, на твои посулы купившись. Кто меня кормить обещал?
– Вон, фрикадели тухлые в поганом ведре плавают, - не остался в долгу Куваротов.
– Сам приволок, сам жри.
– Благодарствую за угощение, хозяин, - подпел злыдень, кланяясь.
– Хватит болтать, - осадил нечистого Куваротов.
– Вот тебе другое задание. Принеси-ка ты мне клад, да такой, которому хозяев уже не сыскать. Старинный чтобы был.
– Где клад лежит - знаю, а принести не могу, - злыдень распушил кисточку на хвосте и принялся выбирать из нее воображаемые соринки..
– Не мое дело - землю копать. Хочешь, место укажу, а копай сам.
– Поди, заговоренный клад, - догадался хозяин, - так просто и не взять?
– Заговоренные клады только в сказках бывают, а у нас простые. Всего делов - взял заступ да выкопал.
– Далеко идти?
– Не, туточки он. За деревней - жальник, там он и закопан.
– Тогда пошли.
Жальник - насыпной курганчик неведомых времен, находился поблизости. Когда-то он был разрыт, да ничего не нашли гробокопатели, кроме угольев да битых черепков. Однако разговоры, что лежит там золотой посуды сорок пудов и яхонтов полпуда, не утихали. Приписывали клад разбойнику Кудеяру, хотя кто таков Кудеяр, сказать уже никто не мог.
Злыдень привел Пахома не к самому жальнику, а малость в сторону, где возле старой грудницы никому не приходило в голову ворошить землю.
– Тут он.
– И глубоко зарыт?
– спросил Пахом, оглядывая груду стащенного с окрестных полей камня.
– Как положено, три аршина.
– А это, часом, не могила?
– Нет, клад чистый. Ты еще радуйся, что он тут, а не под самой грудницей. Вот бы где помучиться пришлось - камни растаскивать!
– Тут крапивы полно!
– Я ее здесь не сеял, - сообщил злыдень.
– А ты что, Пахом Ав-деич, никак одетым копать вздумал?
– А как надо?
– Говорят, добрые люди за сокровищами голышом ходят.
– Прохожие увидеть могут!
– А ты думал, с чего такие вещи ночами делаются?
Куваротов поглядел на закатное солнце, на пустую дорогу, плюнул и принялся раздеваться.
– Исподнее тоже снимать?
– А как же! Ты на меня погляди: в чем мама родила, в том и бегаю.
– Так ведь крапива!
– Я тебя не неволю. Не хочешь - не копай.
Пахом Авдеич, чертыхаясь и постанывая, полез в крапиву. Белея телом, долго утаптывал указанное место, отбрасывал жгучие стебли лопатой. Злыдень, забравшись на верхушку грудницы, уселся на самом большом камне и осматривал окрестности.