Без маски
Шрифт:
Старейшины бондов принялись совещаться о том, что им предпринять, а Эйрик Старый сказал:
— Это, верно, новая хитрость Улава. Двинемся ему навстречу сомкнутым строем, а воины пусть бряцают мечами о щиты и издают воинственный клич. Раздастся такой лязг оружия, что люди Улава поймут: им грозит смерть. Когда же один из нас заговорит, мы постараемся показать, что все мы едины и горим желанием сразиться с королевской ратью!
И вот они направились к мысу и сразу же выслали вперед для встречи с королем всех самых уважаемых людей.
Улав сидел на камне и приветствовал их учтиво и кротко. Эйрик Старый проворчал что-то себе в бороду;
— С пышной
Так как Аслак сразу не нашелся, что ответить, заговорил Эйрик Старый:
— Так уж повелось, король. Там, где решаются великие дела, надобны и великие силы, чтобы отстоять справедливость!
Улав повернулся к Эйрику, окинул его взглядом, потом кивнул, словно доверяя себе одному какую-то тайну, и заговорил, снова обратившись к Аслаку:
— В поход через Остер-фьорд и Согне-фьорд мы шли с мирными намерениями, Аслак. И здесь мы тоже не собираемся вести себя иначе!
Аслак отвечал:
— О твоих мирных намерениях мы уже наслышаны, король. Там, где бонд не хотел отречься от своего бога, ему приходилось расставаться и с жизнью и с имуществом. А теперь нам хотелось бы знать, какие условия ты предлагаешь нам здесь, в долине?
Король поднялся и сделал шаг вперед. У Улава была гордая осанка, хотя он и был склонен к тучности. Его огромная голова производила внушительное впечатление, а держался он уверенно, как и подобает знатному вельможе. Когда он говорил, каждое его слово отчетливо разносилось над земляными укреплениями, и он говорил без устали, находя самые нужные слова. Когда ему хотелось, чтобы речи его звучали особенно проникновенно, он вплетал в них, словно в песне, кеннинги[32], и воины слушали его речи, будто песню. Не гнушался он и шуткой, но шутки его никогда не бывали плоскими и никогда не располагали к громкому смеху. Они были исполнены тонкой насмешки и разили, как удар секиры.
Никогда раньше не доводилось бондам слушать таких речей!
А король говорил и говорил о святом Христе, о мире, который он несет простонародью и всем тем, у кого нет в услужении наемных ратников, чтобы посылать их вместо себя на войну.
Казалось, кое-кому из бондов пришлись по нраву подобные речи, и они стали прислушиваться.
Эйрик Старый дрожал от возбуждения и без конца нашептывал что-то на ухо Аслаку. И вот наконец, когда король Улав, предложив бондам принять христианство, смолк, выступил с ответной речью Аслак. Речь его обернулась прямым вызовом. Он напомнил королю о правах бондов и о том, что они ни в чем и никак не желают подчиняться Улаву. И примут они теперь новую веру или нет, последуют ли за новым святым — Христом — или же воспротивятся предложению короля, — всё равно их усадьбы превратятся в пепел. Разве Эрлинг Скьяльгсон не был добрым христианином, а чем кончилась дружба между ним и королем? Нет, бонды считают речь короля новой хитростью, рассчитанной на то, чтобы лишить их прав и усадеб, которыми они владеют с незапамятных времен. На любую же хитрость они привыкли отвечать силой.
И все бонды подняли мечи и забряцали щитами. Когда Улаву наконец удалось взять слово, его прервали запальчивые возгласы и насмешливые слова. Бонды хотели пустить в ход мечи и подстрекали молодых воинов к сражению, — ведь и на кораблях, верно, немало найдется богатой добычи!
Эйрик Старый до крайности распалил бондов своими речами о Торе и древних богах, всегда приносивших им удачу в бою. Ведь величайшие мужи страны исповедовали языческую веру, которая согласно обычаю переходила от отца к сыну.
Бьёрн Толстый тихо сказал королю:
— Отступим, господин мой, они намного превосходят нас силой и вот-вот нападут!
Сам Бьёрн обнажил меч, и остальные хёвдинги последовали его примеру. Велико же было их удивление, когда король резко и громко приказал им вложить мечи в ножны.
Торжествующие бонды немного опечалились. Видно, не придется сразиться с королем Улавом в открытом бою. Но их утешало то, что этот могущественный хёвдинг запросил мира. Поэтому самые молодые бонды повели себя вызывающе и стали осыпать насмешками воинов королевской рати. Эйрик Старый, сощурив глаза, наблюдал, как менялось выражение лица короля. Он видел, что глаза Улава мечут молнии, хотя на губах его играла спокойная и умиротворенная улыбка. Для Аслака Сигурдсона это был счастливейший час его жизни, и в мечтах он уже видел себя величайшим хёвдингом долины.
Король подозвал самых богатых и именитых бондов и, возвысив голос, сказал:
— Раз уж мы всё равно собрались на тинг, давайте поговорим и о других делах. Я сказал, что мы пришли к вам с добрыми намерениями. Мы не принадлежим к тем, кто нарушает мир тинга. Да будет так! Условимся, что здесь, в долине, вы сохраните веру своих отцов до тех пор, пока Христос сам не докажет вам истинность своей веры. Пусть каждый бонд поклоняется своему богу. А захочет кто-нибудь принять новую веру, не препятствуйте ему в этом. Ну как, довольны вы таким решением?
Бонды снова подняли оружие и разразились криками, но на этот раз криками торжества, — они сокрушили волю короля.
Улав продолжал:
— Раз уж тинг созван, займемся делами, которые необходимо решить на общее благо мирно и сообща. А теперь я спрошу: есть ли какие-нибудь спорные дела и тяжбы между отдельными усадьбами и селениями? Мы разрешим их здесь по нашему закону, потому что пройдет немало времени, пока ваш король снова придет к вам и скрепит печатью принятое решение. Выходите все, у кого есть жалобы, и призовите достойных доверия свидетелей, чтобы мы вместе со сведущими в законах людьми из долины смогли беспристрастно разобраться в старых распрях!
Многим бондам слова Улава пришлись по вкусу. Наконец-то они разберутся во всех этих стародавних делах, покрытых пылью веков. Один за другим выходили бонды вперед и выкладывали свои жалобы.
А время шло. И вот случилось так, что кое-кто из бондов и смотреть не захотел на своих сподвижников.
Аслак Сигурдсон был доволен. Король присудил ему право владения усадьбой Ос, которой он добивался многие годы.
К вечеру разбиралась тяжба между Хюрнингом и Эйриком Старым, и обе стороны выставили множество свидетелей. Однако Аслак Сигурдсон не захотел стать недругом Хюрнинга или Эйрика Старого. Он отказался выступить свидетелем по их старой родовой тяжбе… Снова разгорелись страсти, лица налились кровью, а пальцы, сжимавшие пряжки кушаков, побелели.
Когда стемнело, король сказал, что тинг отложат на завтра. Было решено, что и эту ночь бонды проведут здесь. Наступит утро, все дела будут улажены справедливо, и люди разойдутся восвояси.
Но когда бонды потянулись в горы, к ближайшим домам, либо нашли себе пристанище в лесу, корабли Улава бесшумно отчалили от берега. Вскоре в ночной кромешной тьме младший сын Хюрнинга уже тормошил своего отца и вопил при этом так, что крики его слышны были далеко вокруг:
— Король Улав поджег твою усадьбу, отец!.. Король Улав поджег!..