Без маски
Шрифт:
Халвор подошел к краю горной гряды. Он остановился, тяжело переводя дух, и поглядел вниз, туда, где могло быть селение. Оно лежало где-то там, во мраке. Ему показалось, что он различает очертания домов и пашен. Пот черными полосками разрисовал его щёки, но зато ни одному человеку до самого нынешнего дня не удавалось с такой быстротой перевалить через горы.
На Халворе была короткая и просторная куртка с опояском вокруг стана, а на ногах — мягкие кожаные башмаки. В одной руке он держал тяжелый жезл вестника[29], а в другой — короткую секиру. Он постоял, пытаясь отдышаться.
Немного погодя по коровьей тропе скатился вниз камень. В ближайшей горной усадьбе зарычала собака. Бонд позвал
В этот миг Халвор перемахнул через ограду и теперь бежал прямо к ним.
— Стой! — предостерегающе закричал бонд Агнар. — Кто ты такой и что тебе надобно?
Незнакомец остановился и, запыхавшись, произнес:
— Зовут меня Халвор, а пришел я от Аслака Сигурдсона с вестью, что король Улав Толстый[30] движется из Согна во главе вооруженной рати. Пусть кто-нибудь из твоей усадьбы передаст жезл вестника дальше. А мне надобно вернуться обратно. Держи жезл!
Младший сын бонда, зажав жезл в руке, пустился бежать по полям к крайней усадьбе у болота. Не застав никого дома, он воткнул жезл в дверь и побежал обратно — снаряжаться в поход вместе с отцом и братьями. Немного погодя вернулся домой бонд, владелец усадьбы, нашел жезл и, не мешкая ни секунды, побежал через болото в горное селение.
Так и случилось, что той осенней ночью с гор стали спускаться в долину люди, одетые в ратные доспехи. Один за другим покидали они опустевшие селения. Пусть король Улав, надумавший прийти в горы, убедится в том, что вольные бонды с оружием в руках готовы защищать покой своих богов.
Аслак Сигурдсон заявил на совете хёвдингов[31]:
— Веру, в которой я вырос, я исповедую по доброй воле, и никакое крещение не может заставить меня изменить ей. Если король Улав на самом деле столь высокородный муж, за какого он себя выдает, он будет уважать наши свычаи и обычаи и не заставит подчиниться новым, которых мы совсем не знаем. Только глупцы меняют веру, не понимая ее сути.
А Эйрик Старый добавил:
— Прав ли Аслак или неправ — о том спорить я не стану. Я же всегда больше полагался на свои собственные силы. Да мы к тому же научены горьким опытом: всякие новые порядки короли вводят для того, чтобы лишать народ свободы. Скоро сюда, в горы, вслед за королем явятся за поборами люди, которые сторону короля держат только для того, чтобы потуже набить свой кошель. По-моему, вся эта болтовня о святом Христе лишь к этому и ведет. Мы всё равно окажемся под пятой либо короля, либо его слуг и вынуждены будем платить непомерную дань. Поэтому давайте выступим против короля и покажем, что не боимся обменяться с ним ударами меча. Но за оружие возьмемся только в случае крайней надобности. Мы все, как один, должны стоять за наше великое дело, пока оно не будет завершено. Придется забыть все наши старые споры и родовые распри. Речь идет о более важных вещах. Хюрнинг, если ты понимаешь, о чем я говорю, то мы вместе, как родичи, постоим за это дело. А уйдет от нас Улав-король, и мы сможем опять решать наши споры по собственному разумению. Согласен?
— Согласен, — звонким голосом ответил Хюрнинг.
И случилось так, что, пока король Улав был в долине, все недруги, послушавшись Эйрика Старого, забыли про свои распри.
К концу дня войско бондов неизмеримо выросло. Никто и припомнить не мог в тех краях такого народного ополчения. Но зато в усадьбах остались одни женщины да дети. Все, кто только в силах был носить оружие, поднялись, чтобы оказать сопротивление королю и защитить долину и народ от Нового завета.
На полях горели костры, а вокруг них группами сидели люди, напряженно ожидая сообщения лазутчиков о приближении короля. Стемнело, и бонды еще теснее сплотили свои ряды. Из отдаленных селений продолжали прибывать новые и новые толпы бондов, исполненных желания нанести решающее поражение королю Улаву.
Когда начало светать, Аслак Сигурдсон увидел на море множество кораблей, которые постепенно вырисовывались на горизонте. Сомнения не оставалось: это шел со своей ратью король Улав.
Эйрик Старый сказал:
— А теперь мы выстроим наше войско на берегу, и тогда Улав увидит, какое у нас могучее ополчение. А уж твое дело, Аслак, повести речь так, чтобы он не мог понять нас превратно или обойти хитростью. Ведь он — мастер на выдумки. В этом ему и равного нет. Не забывай об этом, Аслак. И потом он умеет заговаривать зубы. Он говорит так, что людям кажется, будто всё сказанное им — правда. Но помни: станет он говорить вкрадчиво — будь настороже; заговорит как повелитель, попытается внушить уважение к своему сану, он — неопасен; ну, а уж если смолчит, значит готовится к нападению, и дело наших воинов — держать оружие наготове.
Так говорил Эйрик Старый, знавший короля Улава лучше всех в долине.
В то же самое время король стоял на носу своего корабля. Он был скорее приземистым, чем высоким, хотя и богатырского сложения. И хотя он казался самым низкорослым среди своих воинов, всё равно, взгляды тех, кто видел его впервые, обычно прежде всего приковывались к нему. Так получалось потому, что когда он смотрел на человека, казалось, будто он видит его насквозь. Ни у кого не было более проницательного взора, чем у Улава, и люди, хорошо знавшие его, говорили, что глаза короля — зеркало его ума. Никогда в Норвегии не было более умного короля, никогда не было такого, который бы лучше умел постоять за свое дело.
Бьёрн Толстый — телохранитель Улава — стоял рядом с королем. Он жевал бороду, — как обычно, когда бывал чем-то недоволен.
Глубокие морщины бороздили лоб короля. Взгляд его бродил по полям, где бонды строились в ряды. Казалось, что им не будет конца, потому что из лесу выходили всё новые и новые толпы воинов. Бьёрн Толстый обернулся и посмотрел на королевский флот. Небольшое отборное войско Улава состояло из самых лучших воинов, но всё равно, глупо было бы вступить в бой с такими явно превосходящими силами. Бьёрн Толстый подумал: впервые королю Улаву приходится столкнуться со столь могучим ополчением. Придется, видно, сдаться или отступить. И это — сражение не с великими хёвдингами, а с народом. Как быть? Как обернется это сражение для страны? Каким примером послужит оно другим селениям? Бьёрн понимал, что битва с бондами могла привести королевскую рать к гибели. И уж тут всё зависело от короля. Сумеет ли он и на этот раз найти хитроумный выход из беды? И Бьёрн подумал: удастся Улаву выиграть эту битву, значит он связан договором с неведомыми могущественными силами, а может с тем самым святым Христом, в которого верил и сам Бьёрн, уже принявший христианство.
Позади Бьёрна стояли другие хёвдинги, они думали ту же думу.
Король Улав повернулся спиной к войску бондов и стал разглядывать берег. Казалось, он любуется благоустроенными усадьбами, лежавшими на склонах гор. Но вдруг он поднял руку и сказал:
— Причаливаем к этому мысу! Надо, чтобы все корабли встали носом к берегу.
По одному слову Бьёрна Толстого приказ Улава стали передавать с одного корабля на другой. Воины подивились решению короля, но, повинуясь его приказу, корабли начали медленно скользить по направлению к мысу.
Улав продолжал свою речь:
— На борту останутся только те, кто управляет кораблями. Корабли должны быть готовы в любую минуту выйти в море. Наша рать выстроится на мысу так, что от войска бондов нас будет отделять лишь узкий клин. Тогда им не удастся всем сразу напасть на нас. А теперь — пошли!
Приказ короля был выполнен.
В отдалении выстроилось войско бондов, ожидая Улава, но появился лишь один-единственный вестник, сообщивший, что король Улав пришел в долину и хочет собрать на мысу тинг.