Без права на помилование
Шрифт:
Наконец Саня заговорил:
— Ты... дома-то нашим... без подробностей, мол, подрались — и все. А то Марина разохается. Да и Аннушка слезу прольет.
Иван Иванович не без сарказма ответил:
— Само собою — никаких подробностей. Для женщин — не интересно. Это же не кинофильм «Гамлет» с участием Смоктуновского — всего-навсего двести шестая, часть третья, как ты сам уточнил. До семи лет... Марина, она знает, как скрипят тюремные ворота, так что ее не удивишь. Словом, обойдется без охов-вздохов. А вот Аннушку... Та на слезу слаба и вообще — придира, сделает из «шалости» кандидатика в ученые-геологи трагедию и, чего доброго, перейдет с валидола на нитроглицерин. Но это все — мелочи жизни. Суета сует... Главное, что мы про-де-мон-стри-ро-ва-ли! Только что? Кому? И во имя чего?
У Марины судьба трудная. По злой воле полицая Гришки Ходана она попала в Германию. Вернулась оттуда со жгучей тоской по Родине. Но вытравила жизнь на ней тавро: «была в оккупации»... В общем, Марина не сразу нашла свое место в новой, послевоенной жизни. Обиженная и поруганная, она пристала к тем, кто в ту трудную для нее пору был с ней ласков...
Юристы о таком случае говорят: «Устойчивая преступная группа». Марина перешивала краденое. Правда, не без влияния Ивана, она, в конце концов, восстала против такой судьбы...
Теперь Иван Иванович может себе признаться: в ту пору он любил разудалую красавицу Марину. Но удерживался от последнего, решающего шага. Чувствовал: Марина что-то скрывает от него. А может, главной причиной сдержанности была Аннушка, существо преданное и нежное?..
Ночь, тревожные раздумья, неизвестность, мучившая отца... Все это напоминало Ивану Ивановичу последнее «любовное» свидание с Мариной. Оно состоялось после суда, где молодой участковый выступал свидетелем.
Адвокат, защищавший Марину, говорил в своей речи о том, что Крохина была случайным человеком в «устойчивой группе». Задолго до разоблачения группы органами милиции Крохина порвала свои личные отношения с директором универмага Нильским, одним из руководителей банды, и сделала отчаянную попытку уйти из-под его влияния... Именно поэтому на нее и покушались... А все из-за Ивана, Нильский попытался прибрать к рукам мил-дружка Марины, она восстала. Тогда ее чуть было не зарезали: на всю жизнь осталась калекой, голова, можно сказать, «пришита» к правому плечу.
Адвокат умело доказывал, что судьба Марины Крохиной — это трагедия личности. И причиной тому — война. По просьбе того же адвоката Ивану разрешили минутное свидание с Мариной после суда.
Они стояли в дальнем углу комнаты, где находились и другие осужденные — женщины. Ивану казалось, что он слышит, как бьется сердце Марины. А может, это гулко стучало его собственное?
Марина повернулась к нему боком, — иначе она теперь смотреть перед собой не могла. Не смела пошевельнуться. Глаза у нее — карие, а в тот момент стали черными-черными. Это их подкрасила нарождающаяся слеза.
— Спасибо, что пришел... Боялась, отречешься.
— Почему отрекусь?... Ты-то от меня не отреклась, когда нож к горлу подставили.
— Я — баба, дура влюбленная. Ты — иное дело.
— А я — человек.
Постояла, повздыхала:
— Больше уже не свидимся.
— Пять лет — не вечность.
— Не вечность. Это верно. Но слыхал, как адвокат «смягчал» мою вину? «Благодаря мужеству Крохиной была раскрыта преступная группа Нильского». Вот за то мужество...
— Выбрось из головы! — потребовал он.
Она согласилась:
— Правильно, лучше о тебе. Женись на Аннушке. Любит она тебя. А я теперь калека. Да и клейменая...
Это было полной неожиданностью для Ивана. Растерялся, не знал, что ответить. А их уже поторапливают:
— Кончайте свидание.
Марина чмокнула его в щеку.
— Прощай, человек ты мой, человек.
Когда он вышел в коридор, Аннушка засыпала его вопросами:
— Ну что она? Ну как?..
— Сказала, чтоб на тебе женился.
Аннушка оторопела, не зная: верить — не верить...
— Марина... тебя любит.
— А ты?
Аннушка не смела глаз поднять. А он требовал:
— Посмотри на меня! И спроси: кого я люблю.
И она спросила.
Марина вернулась из заключения через три года. И всю свою добрую, отзывчивую душу, переполненную любовью, отдала Саньке, сыну Григория Ходана, который искалечил ей жизнь.
Иван Иванович попросил водителя остановиться за углом.
— Тут рядом, разомнем ноги.
Ему хотелось вызвать сына на откровенность. Когда машина ушла, он взял Саню под руку и повел к дому.
— Мне всегда казалось, что ты близок ко мне по духу, — начал он трудный разговор.
— И я верил, что ты по духу мне родной отец. Но сегодня ты не захотел меня понять. Бывает, видимо, у каждого день, мгновение... когда ты должен доказать себе... и всем, что ты за человек... И мне нужна была твоя вера, а ты, как милиционер, требовал вещественных доказательств. Но они у меня в душе. Как же я их тебе предъявлю?
Что мог ответить Иван Иванович на такое обвинение? В самом деле, надо было поверить сыну и довериться ему. Но трудно верить на слово тому, на кого ты привык смотреть, как на ребенка. Все хочется поруководить, предостеречь, взять на себя его тяготы, его боли. Да не всегда это можно сделать. И не всегда это надо делать. Нельзя прожить жизнь за любимого сына, за любимую дочь. Какой бы мерой не измерялась твоя любовь, она никогда не заменит им собственного жизненного опыта.
Саня обижен. Но кем! Не Славкой же, безобидным, по-собачьи преданным Славкой...
— Сын, доверь мне свою обиду.
Саня медленно покачал головой.
— Папка... Не поверишь: нет у меня обиды, есть необходимость.
— Да в чем дело? — не выдержал пытки неизвестностью Иван Иванович.
— Ты сейчас меня все равно не поймешь. Нужных милиционеру доводов у меня нет. Вот года через три, через пять... жизнь их смастерит.
Что оставалось Ивану Ивановичу? Примириться.
Дома, конечно, ахали-охали. Аннушка даже всплакнула по поводу случившегося: «С ножом — на друга!» Разволновалась, сразу дало знать о себе сердце: впору вызывать «скорую». Марина, та — человек дела. Развязала руку, наспех замотанную платком, осмотрела рану.
— Пошевели пальцами! Двигаются! К хирургу! Немедленно! Противостолбнячный укол! — Отругала Ивана Ивановича: — Майор милиции называется! Ты же в этих делах дока! Почему не заехал в больницу?
— Опростоволосился. Замотался...
Саня начал возражать, мол, если до сих пор ничего не случилось, то доживет до самой смерти.
— Утро вечера мудренее.
Но Марина настойчива:
— Побасенки оставь девчонкам. В больницу!
Утром позвонил начальник Волновского райотдела подполковник Авдюшин, с которым они были в добрых отношениях еще со времен совместной службы. Под началом старшего лейтенанта Авдюшина младший лейтенант Орач начинал службу в розыске.