Без права на помилование
Шрифт:
Капитан Бухтурма рассердился на него и прикрикнул:
— Вот лет пять отхватишь, будет у тебя время и святых поминать, и золотых женщин расхваливать. Кто вывез товар из магазина? На чем?
Заморгал Сиромаха воспаленными, припухшими веками и говорит:
— Что я вам, участковый, чтоб про такое знать? Може, на той будке, что стояла без фар за мельницей.
Ветряную мельницу по инициативе Петра Федоровича отремонтировали благодатненские комсомольцы и превратили в музей старого быта. Никто мельницу, конечно, не охранял, да и кому нужна собранная здесь рухлядь, которая, пока ее не снесли в сельский музей, занимала кладовки, чердаки, сараюшки?! Словом, место за мельницей тихое, как сельское кладбище лунной ночью.
— Что за будка? — переспросил капитан.
— Може, хлебная, може, какая «автолетучка», хрен ее знает. Стояла, и все — без фар. Я не подходил. Понаехало на поминки — тьма-тьмущая. Одних запросили, другие сами организовались с последствиями... Мое дело — магазин охоронять, а не за чужими будками глядеть.
«А этот Сиромаха не такой уж простофиля, каким прикидывается», — понял Иван Иванович.
— В каком часу вы видели ту машину? — спросил он.
— А мне што, кто часы подарил, и я на них смотрел? Почастували меня в столовке, и я подался на пост.
«Около двадцати часов, — отметил Иван Иванович, — Машина типа фургон, может быть, хлебная, может, «автолетучка». Ну что ж, ГАИ проверит...»
У Хомутовой никакого мнения о том, на чем и как вывезли товар из магазина, не было.
— Долбанул он меня по башке, я и очумела.
Надо было отправить Риту Васильевну в больницу на экспертизу. Если ее действительно огрели какой-то колотушкой по темечку, то не исключено сотрясение мозга.
Капитан Бухтурма все старался выяснить: не могла ли Хомутова вместе с каким-нибудь ловким напарником вывезти товар из магазина. Но после того как она опознала своего мил-дружка в Жоре-Артисте, Иван Иванович в эту версию уже не верил, хотя и не отговаривал настырного капитана. «Пусть покрутит, поищет, может, какие-то детали пригодятся для поиска фургона».
Все-таки удивительное создание Рита Васильевна Хомутова. Она наглела с каждой минутой, готова была обвинять в случившемся всех, даже работников милиции, которые «не сумели до сих пор поймать и упрятать за решетку такого афериста, как этот шахтер!» Костила на чем стоит и своего мужа: «Рохля! Ничего в нем мужского. Разве я бы позволила себе, будь он другим? Из него, медведя, ласкового слова не вытянешь. Он же меня только на свадьбе, когда кричали «горько», и целовал. А я — живая, хочу ласки, хочу любви...» Она еще ничего святого и дорогого сердцу в жизни не теряла, поэтому и не знала, какой меркой измеряется преданность и привязанность. Да и любовь в ее понимании не выходила за пределы диван-кровати, которую она поставила у себя в кабинете. Цену утратам она узнает позже, когда пройдет через позор судилища, когда от нее отвернутся самые близкие, и она будет вымаливать, как подаяние, хоть каплю сочувствия, хоть один теплый взгляд. В лучшем случае ее лишь пожалеют, как бездомную собаку, забежавшую в подъезд...
Семьсот рублей на дороге не валяются
Одно дело, когда ты встречаешься с генералом при входе в управление, и он, протянув тебе сильную руку спортсмена, говорит: «Ну, как ваш сын, Иван Иванович? Когда, по его мнению, Байкал станет океаном и что они там нашли хорошего в разломе?» И совсем иное, если тебя вызвали к начальнику управления «на ковер». Мудрый, чуточку нахмурившийся человек с генеральскими погонами на кителе стального цвета внимательно слушает. Иногда кивает: мол, понял, — и тогда густые волосы, в которые неумолимое время ухитрилось вплести серебряную канитель, чуть спадают на лоб. Генерал поправляет их привычным движением руки. Если уголки его губ дрогнули, ожили, значит, он недоволен докладом, чего-то не понял, что-то его не устраивает, и позже он обязательно задаст тебе вопрос. А пока слушает и не перебивает.
Три магазина: мебельный и два промтоварных. В двух случаях точно установлено, что Георгий Дорошенко, вор-рецидивист, был одним из главных исполнителей. По «мебельному» делу проходит его давний сообщник Кузьмаков, по кличке Суслик. Можно предположить, что не обошлось без Кузьмакова и в случае с благодатненским магазином.
Что общее во всех этих трех эпизодах? Женщины, не очень разборчивые в связях. Директриса мебельного — разведенная, «смело» пользующаяся обретенной свободой. Дорошенко «приторговывал» у нее импортный гарнитур.
Директриса благодатненского промтоварного магазина — распущенная, безнравственная женщина.
Ивану Ивановичу хотелось сказать: «стерва», но когда докладывают генералу, эмоции приберегают для более непринужденной обстановки.
Сейчас принято говорить: нравы опростились. Идет парень с девчонкой, обнял ее за плечи... Стоят двое на остановке и в ожидании троллейбуса целуются на глазах у всех. А те, кто постарше, ворчат: «Бесстыжие!» Но у каждого времени — свои моды, свои песни, свои нормы поведения. Старики, забывая, какими лихими парубками они были в молодости, нудят: «Куда мы идем!»
И в самом деле — куда? Однажды Иван Иванович прочитал в журнале «Крокодил» письмо, которому... три тысячи лет. Отец, возмущенный поведением сына, писал другу: «Куда идет эта молодежь? Мы умрем, и после нас жизнь закончится». А она не кончается, все развивается и развивается вширь и вглубь. Но всегда были женщины легкого поведения. В разные времена у разных народов их называли по-разному: гулящая — в русском простонародье, кокотка — в дворянской среде, повия — у украинцев, травиата — у итальянцев, субретка — у французов... И, видимо, неспроста первой древнейшей профессией называют проституцию: судьба заставляла женщину торговать собою.
Но испокон веку у всех народов ценились воздержанность, девичья скромность, женская верность: весталок, нарушивших обет девственности, казнили.
А куда записать Риту Васильевну Моргун, в замужестве Хомутову? Просто распущенная до предела женщина. И судьба ее за это покарала.
Со стретинским универмагом все сложнее. Вера Сергеевна, по глубокому убеждению Ивана Ивановича, не из тех, кто легко идет на случайные связи. Старая дева, «синий чулок» — вот скорее, из какой она породы. Да, у нее в доме три недели жил Черенков. Но нельзя быть ханжой! К женщине пришла любовь. И тут уж сердце нараспашку, все сокровища души — ему! Лю-би-мы-й!
Запрос на Черенкова Л. Н. в Волгоград ушел. (Предварительные данные характеризовали его с весьма положительной стороны).
Но была в коллективе стретинского универмага еще одна женщина — заместитель директора Светлана Леонтьевна Остапенко. Нет-нет, она не из гулящих, по крайней мере, фактов, которые позволяли бы без натяжки обвинить ее в нарушении норм семейной морали, у милиции не имелось. Но уж какая-то неполноценная семья... Светлана Леонтьевна о своей персоне была высочайшего мнения, а мужа, человека занятого с утра до ночи, не очень ценила. Двенадцатый год замужем, а решение проблемы продолжения рода человеческого (рода Остапенко) все откладывала «на потом». Муж с этим мирился. Пословица, правда, гласит: чужая семья — потемки. Но если нет детей только по одной причине: жена не хочет — это не семья!