Без права на помилование
Шрифт:
— Вот, Остап Харитонович, жалуется ваша жена, что вы на этот мотоцикл забрали последние семейные деньги, которые были предназначены на покупку шифера. Причем сделали это тайком, без согласия семьи. Как прикажете понимать такой факт?
Заморгал Яровой глазками, и вдруг взыграла в нем мужская гордость:
— Хозяин я в своем доме или не хозяин? Пожелала душа — вот и все!
— Дома-то пока еще нет, — продолжал капитан. — Стены... И крыша нужна, и столярка, да и цементу не мешает прикупить... Твоя Инна Савельевна говорит, что пора бы беспокоиться и о приданом — две дочери растут. — И, пока голова Ярового была занята недостроенным домом, заботой о дочерях-двойняшках, о жене — женщине крутого нрава, капитан задал ему вопрос: — Остап Харитонович, какой выигрыш-то выпал на твой счастливый?
— Какой еще выигрыш? — не понял тот.
— Ну, стиральная машина, холодильник, ковер?..
Яровой совсем поглупел, не возьмет в толк, о чем речь.
Наконец догадался...
— Ковер! — буркнул он. — Как раз на семьсот девяносто рублей. — А врать-то он не горазд, глазки виноватые-виноватые...
— Через какую же сберкассу оформлял выигрыш?
Для Ярового это было неразрешимой задачей.
— Да ни через какую...
— Что-то не очень понял. Растолкуй.
— Продал я тот билет. Мне ковер без надобности. А человеку — позарез. Ну, я и... за восемьсот уступил.
— А как же ты его нашел, этого покупателя?
Яровой осмелел:
— А чего искать! Сам обнаружился. Иду я в сберкассу, стало быть, проверить. А он — в дверях. Грузин. «Машину выиграл?» — спрашивает. Говорю: «Ковер». — «Продай». Ну, я и толкнул за восемьсот.
— А что за грузин объявился в Огнеупорном? Из толкачей, что ли?
— Почему в Огнеупорном? И вовсе не в Огнеупорном.
— А где же?
— В Донецке — вот где.
— Это ты специально в Донецк в сберкассу поехал, чтобы проверить лотерейный билет? За сто километров!
— Чего специально? Совсем не специально — по делу. И потом у меня не один билет, если уж беру...
— То на десятку — это всему району известно, — в тон ему заметил капитал Бухтурма.
— Ну вот! — воспринял Яровой слова работника милиции, как некое доверие к его показаниям.
— Кстати, когда ты ездил? День не припомнишь? Впрочем, можно заглянуть в путевку...
— Я не на «лайбе» — на автобусе.
— Отгул на работе брал или... прогулял? — выспрашивал капитан.
Тут нервы Ярового не выдержали, понял он, что его «загнали в угол», и взорвался:
— Брал отгул — прогулял! Вам-то не все равно?
— То-то и оно — не все равно, где вы, Остап Харитонович, разжились деньжонками на мотоцикл. Пятьсот тридцать семь рублей сняли со сберкнижки. А остальные?
— Украл! — выпалил Яровой. — Кассира заводского зарезал!
— А зачем же нервничать? И зачем напраслину на себя возводить: кассира вы не убивали и ничего сами не крали, а вот украденное в благодатненском магазине уехало на вашей машине. Осталось только узнать: куда?
Ярового охватил ужас. Остолбенел — моргнуть не может, вздохнуть не смеет. Напала на него икотка, неумолимая, жестокая.
Капитан Бухтурма налил из кувшина в стакан воды, подал Яровому.
— Облегчите, Остап Харитонович, свою участь чистосердечным признанием, — посоветовал он.
Яровой замотал башкой, словно бычок, которого мясник огрел по лбу молотом.
— Не в чем мне признаваться. Мои деньги! Семь лет копил: по десятке в месяц. Инну мою спросите: по десятке с зарплаты удерживал в пользу мотоцикла или машины.
Но капитана Бухтурму такое заявление не сбило с толку.
— По десятке в месяц — сто двадцать в год, восемьсот сорок за семь лет. Все по науке, но тогда за какие деньги ты ежемесячно покупал лотерейки? Садись ближе к столу, сочиним сейчас твоей Инне Савельевне письмо.
— Какое еще такое письмо? — насторожился Яровой, отодвигаясь на всякий случай подальше от стола.
— Для участкового. Пока мы тут беседуем по душам, он мотнется в Огнеупорное. А содержание письма такое: «Инна...» Или как ты зовешь жену? Чтобы ласково... Мать? Иннулька? Котеночек... Словом, отдай нашему участковому Игорю Васильевичу все лотерейки, которые не выиграли за последние семь лет...
Кто в Огнеупорном не знал необычного хобби Ярового, шоферюги из мехцеха! Покупал он на десять рублей лотереек ежемесячно. Брал в магазинах, у себя на работе, если выпадал случай побывать в райцентре или Донецке — и там. Словом, на десятку. Крупными выигрышами судьба не баловала, а по рублю, случалось, возвращал. Невыигравшие лотерейные билеты он собирал и хранил пуще глаза. Зачем? Может, это была память о несбывшихся надеждах?..
Капитан Бухтурма готовит лист бумаги, авторучку, уступает свое место за столом: пиши, Остап Харитонович, письмо любимой...
Только не хочет Яровой писать писем. Убрал руки за спину. Но и это показалось ему не совсем надежным — присел на них. А в глазах такая страстная мольба: «Да пощадите вы меня!»
— Как было дело, Остап Харитонович, рассказывайте! — потребовал капитан Бухтурма.
И Яровой повинился.
Развез он людей после смены и возвращался из Благодатного. Стоит на дороге человек. Уже в летах: борода — седая, голова — седая, одет по-городскому. «Подвези до Благодатного. Друг у меня там умер...» Яровому не очень-то хотелось возвращаться: «Спешу по делу. Не могу!» А седобородый уговаривает: «Заплачу. Я бы сам доковылял, четыре километра не сто, но старая рана открылась, видимо, лезет давний осколок».
С километр проехали, седобородый просит: «Подтормози. В посадку загляну... Неудобно, приедешь — и сразу ищи туалет».
Яровой остановил. Вышли они из машины, углубились в посадку, тут седобородый и огрел шоферюгу по голове какой-то колотушкой. Очнулся Остап Харитонович уже в кузове: руки связаны за спиной, во рту — носовой платок, на глазах тряпка. Катали долго, остановок делали множество.
Словом, ничего толком Яровой не видел, не знает. Но может описать седобородого.
У Ивана Ивановича на руках были только три «козыря» — фотокарточки троицы, сделанные по рисунку художника Тараса Григорьевича.
Яровой сразу узнал в рыжебородом Папе Юле-Папе Саше своего седобородого, который подрядил его подбросить до Благодатного, где «умер друг».
— Он! Он, сволочуга! — ругался Яровой. — Стоим мы в посадке, малую нужду отправляем... Тут он и изловчился — шмяк меня по темечку! Вот гад! Вот фашист! Я бы таких привселюдно на площади вешал! Без суда!
— Без суда, Остап Харитонович, это беззаконие. Такого можно натворить! — возразил Яровому Иван Иванович, довольный тем, что благодатненский шофер опознал своего обидчика.