Без права на помилование
Шрифт:
И вдруг оказалось, что никакой такой ниточки нет и тянуть, выходит, не за что.
— Три недели водил розыск за нос! Его величество кобелиное благородство! Он, видите ли, джентльмен и не может сказать, где и с кем был! Это его личное дело. Перед Уголовным кодексом он не провинился. Тоже мне Остап Бендер! А то, что его выбрык работал на грабителей, Константина Степановича не щекочет! Да я бы к таким филонам-филантропам применял статью: умышленное введение в заблуждение органов следствия и прокуратуры.
Было, конечно, но поводу чего сетовать опытному розыскнику Бухтурме. Три недели — ни за понюшку табака! Три недели оперативного простора для грабителей: хоть на Дальний Восток кати, хоть на Кавказские воды. И краденое, поди, успели сбыть.
Но если по совести, то ретивый капитан Бухтурма сам себя ввел в заблуждение: не поверил человеку. Больно уж все хорошо укладывалось в изготовленную заранее схему: по характеру шофер стретинского универмага — беспардонный человек, бабник, нахалюга. Машина в полном его распоряжении. Где был во время ограбления универмага — ни слова, ни полслова. И главное — один из пропавших магнитофонов нашли у него в машине. Конечно, если бы он сдал его следователю на следующий же день, мол, так и так — взял «напрокат» по договоренности с заместителем директора... Универмаг — это не пункт проката, но взять на сутки новую вещь — еще не уголовное преступление. Однако шофер умолчал о магнитофоне. Правда, он его и не прятал: лежал в машине, почти на виду, в маленьком багажничке.
Но капитан Бухтурма, заряженный непонятной Ивану Ивановичу неприязнью к работникам стретинского универмага, не разобрался в обстоятельствах. А представитель областного управления майор Орач, перегруженный думами о Папе Юле-Ходане, о Георгии Дорошенко-Артисте, о Кузьмакове-Суслике, не помог начальнику районного отдела уголовного розыска разобраться в деталях.
Так родилась ошибка.
Утром капитану Бухтурме позвонила замдиректора стретинского универмага Светлана Леонтьевна Остапенко.
— Кирилл Константинович, я должна вас увидеть. Сейчас. Сию минуту. Я приеду. Очень-очень важно!
Что в таком случае обычно говорит работник милиции? «Приезжайте, я вас жду», а сам уже волнуется, снедаемый предчувствием: тайна, над которой он бьется три недели, словно рыба об лед в замурованном стужею пруду, сейчас раскроется...
По крайней мере, будет сделан к ее раскрытию важный, решающий шаг.
И вот Светлана Леонтьевна переступила порог кабинета начальника уголовного розыска.
Красивая, величественная женщина. Ей бы во МХАТе играть гордую шотландскую королеву Марию Стюарт.
Светлане Леонтьевне — тридцать второй год. С помощью диеты и утренней зарядки она умело поддерживала свою фигуру в завидном состоянии мастера спорта по художественной гимнастике, а питательные маски и французско-польская косметика придавали коже лица свежесть семнадцатилетней девчонки, которая полдня пробегала с дружком на лыжах по ядреному морозу.
В маленькой, почти детской, ручке Светланы Леонтьевны был большой батистовый платок, который она часто прикладывала к воспаленным не то от бессонницы, не то от слез глазам.
— Кирилл Константинович, я к вам с повинной. Это я во всем виновата. Признаюсь и все расскажу... — Безутешные, почти вдовьи, слезы. — Я дрянь, я его недостойна! Но если бы он видел во мне человека, а не красивую куклу!
Капитан Бухтурма знал по опыту, что раскаяние красивой женщины, влюбленной в себя, — это надолго, поэтому попросил посетительницу говорить «по существу».
— Светлана Леонтьевна, я — не поп и грехов покаявшимся не отпускаю. Что вы хотели сообщить мне новенького о происшествии в универмаге?
— Я? Ни-ичего! — удивилась она, — Я — о Косте... О Шурпине. В тот вечер, когда случилась беда... он был со мною. Мы ездили в Великоанадольский лес. И магнитофон... который нашли в его машине... прихватила я... Привезли товар, заведующие отделами его еще не приняли, материальная ответственность — на мне, ну я и... воспользовалась. На вечерок.
У капитана Бухтурмы в тот момент с губ сорвались слова, которые в протоколы не заносятся. Легко было понять эго разочарование! Он-то городил городушки вокруг шофера универмага, у которого обнаружили один из пропавших магнитофонов.
— Что же вы морочили мне голову во время прошлых допросов?
— Испугалась! А Костя оказался благородным... Настоящим мужчиной... Я от него не ожидала, думала — брандохлыст. А он... готов был ради моей чести... в тюрьму. Я покаялась перед мужем... Он очень благородный человек! Вначале с лица позеленел, думала, он меня как... Отелло Дездемону... А он говорит: «Наши с тобой отношения мы отрегулируем позже, а сейчас — в милицию! Там по твоей вине страдает человек». — И опять слезы, которые Светлана Леонтьевна аккуратно промокала роскошным батистовым платком: не дай бог рассиропится тушь, придающая большим, чуть навыкате глазам выражение томной неги шамаханской царицы.
Шофера стретинского универмага Константина Степановича Шурпина пригласили на беседу. Капитан Бухтурма и майор Орач принесли ему извинения, пожурив при этом за «мужской апломб», который ввел следствие в заблуждение.
Шурпин покинул здание милиции в ранге героя-мученика за женскую честь. По крайней мере, в этом была убеждена Светлана Леонтьевна, встречавшая его.
Как в дальнейшем решалась проблема равенства углов в равностороннем классическом треугольнике (муж + некто + жена), на котором держится амурный роман уже не одно столетие, автор не может рассказать читателю, так как это увело бы повествование за временные рамки и не приблизило бы к цели — к раскрытию преступлений, совершенных Папой Юлей и его ближайшими дружками и подручными.
Если подытожить результаты, то можно, пожалуй, было бы сказать, что Волновский розыск (в лице капитана Бухтурмы), усиленный представителем областного управления (в лице майора Орача) три недели решал проблему: куда девается дырка, когда съедают бублик.
А как же быть дальше?
— В истории с благодатненским промтоварным магазином «выплыла» машина-будка. Она-то и указала направление поиска. Но и из стретинского универмага украденное выносили не в котомке за плечами. Была машина. Вот ее бы обнаружить!