Без семьи (др. перевод)
Шрифт:
С одного взгляда понял он, что здесь происходило и почему до него доносились отчаянные крики, пока он поднимался по лестнице. Он бросился к Риккардо, вырвал у него из рук плеть, а потом обернулся к Гарофоли.
Все это произошло так быстро, что Гарофоли на минуту растерялся. Но он сейчас же оправился и, кротко улыбнувшись, сказал:
– Этот мальчик ужасно жесток, не правда ли?
– Это низко, это позорно! – воскликнул Витали.
– Вот и я говорю то же самое.
– Обойдемся без кривляний, Гарофоли! Ты знаешь, что я говорю не про мальчика, а про тебя. Низко и позорно истязать детей, которые не могут защищаться!
– С какой стати ты вмешиваешься не в свое дело? – сказал Гарофоли, меняя тон.
– Смотри, как бы не вмешалась полиция!
– Полиция? – воскликнул Гарофоли. – И это ты угрожаешь мне полицией?
– Да, я, – решительно ответил Витали.
– Послушай, любезный друг, – сказал Гарофоли уже не со злобой, а с насмешкой. – Ты напрасно пугаешь меня. Ведь и я со своей стороны могу кое-что порассказать. Конечно, я не пошел бы в полицию, ее это не касается. Но есть люди, которым было бы интересно послушать меня. И если бы я рассказал им все, что знаю, назвал бы только твое имя…
– Пойдем, – прервал его Витали, взяв меня за руку.
И он пошел со мной к двери.
– Ну, полно сердиться! – смеясь, сказал Гарофоли. – Ты хотел о чем-то поговорить со мной?
– Мне не о чем с тобой говорить, – отрезал Витали и, не оборачиваясь, сошел с лестницы, продолжая держать меня за руку.
Я чуть не прыгал от радости. Слава Богу, я не поступлю к Гарофоли! Если бы я осмелился, то поцеловал бы Витали.
Глава XVII
Каменоломня
Пока мы шли по людным улицам, Витали не говорил ни слова. Когда мы свернули в глухой переулок, он сел на тумбу и потер себе лоб; это значило, что он находится в затруднении.
– Ну, вот мы и в Париже, – сказал он, – а у меня нет ни денег, ни куска хлеба. Ты голоден?
– Я ничего не ел с тех пор, как вы дали мне утром корочку хлеба.
– И все-таки тебе придется остаться без обеда, мой маленький Реми. Я даже не знаю, где мы будем ночевать.
– А вы хотели переночевать у Гарофоли?
– Я рассчитывал оставить тебя на зиму у него. Он дал бы мне франков двадцать, и я как-нибудь перебился бы. Но когда я увидел, как жестоко обращается он с детьми, то не выдержал. Ну, куда же нам теперь идти?
Начинало темнеть, погода была холодная, и дул сильный северный ветер. Плохо придется нам ночью.
Витали довольно долго сидел на тумбе, а мы с Капи стояли рядом, ожидая его решения. Наконец он встал.
– Куда же мы пойдем? – спросил я.
– За город, в Жантильи. Нужно будет разыскать каменоломню, в которой я когда-то ночевал. Ты устал?
– Нет, я отдохнул у Гарофоли.
– А я не отдыхал и ужасно устал. Ну, делать нечего, все-таки придется идти. Вперед, детки.
Так он называл, когда бывал в духе, меня и собак. Но сегодня в его голосе звучала грусть.
И мы снова пошли вперед. Ночь была темная, ветер задувал газовое пламя в фонарях, и они плохо освещали улицы. Мы то и дело скользили по льду, покрывавшему тротуары. Витали все время держал меня за руку; Капи шел за нами. Временами он отставал и искал чего-нибудь съедобного в кучах снега, потому что тоже был очень голоден, но снег обледенел, и Капи ничего не мог найти. Опустив хвост, он снова грустно плелся за нами.
Улицы становились все пустыннее, прохожие попадались все реже. Витали шел согнувшись; рука его была горяча, как огонь. Иногда он останавливался и, опершись на мое плечо, дрожал всем телом.
– Вы больны? – спросил я.
– Боюсь, что так. Во всяком случае, я страшно устал. В мои годы трудно выносить лишения и ходить так много, а от холодного ветра стынет моя старая кровь. Мне следовало бы лечь в постель, в теплой комнате, хорошенько поужинать и отдохнуть. Но это невозможно… Вперед, детки!
Теперь мы шли уже по полю. Тут не было ни домов, ни прохожих, ни фонарей. Холодный ветер усилился, но, к счастью, дул нам в спину.
Несмотря на то, что было темно, Витали уверенно шел вперед. Видно было, что он знает, куда идти, и потому я без страха следовал за ним. Меня беспокоило только одно – скоро ли мы дойдем до каменоломни.
Вдруг Витали остановился.
– Ты видишь где-нибудь деревья? – спросил он. – Мои глаза стали плохи.
– Нет, не вижу, – ответил я, внимательно оглядевшись по сторонам.
Мы были на какой-то пустынной равнине, без домов и деревьев. И никаких звуков не доносилось до нас, кроме воя ветра в невидимых кустах.
Несколько минут мы шли молча. Потом Витали остановился и снова спросил, не видно ли деревьев.
– Нет, – ответил я, и страх сжал мне сердце, а голос мой задрожал.
– Ну, если мы не увидим их еще через пять минут, то придется вернуться назад, – сказал Витали. – Должно быть, я сбился с дороги.
Поняв, что мы могли заблудиться, я почувствовал вдруг страшную слабость, и Витали пришлось тащить меня за руку.
– Что с тобой? – спросил он.
– Я не могу идти.
– Что же делать? Я и сам едва иду, но нам нельзя останавливаться. Если мы сядем, то наверняка замерзнем. Ну, идем!
И я через силу пошел.
– Есть на дороге глубокие колеи? – через минуту спросил Витали.
– На ней нет никаких.
– Значит, нужно возвращаться назад.
Теперь ветер дул нам прямо в лицо и жег, как огнем.
– Если увидишь колеи, скажи мне, – проговорил Витали. – Настоящая дорога должна быть слева, там на повороте кусты.