Без семи праведников...
Шрифт:
Портофино всю службу молчал, и на лице его проступила жестокость палача.
После отпевания шут исчез из храма. Не счёл нужным проводить гроб на погост и инквизитор. Первый торопился в конюшню, второй — на встречу с Лодовико Калькаманьини. Зато д'Альвелла был на кладбище. Почему нет? Lo triste no es ir al cementerio sino quedarsе, печально не идти на кладбище, а там остаться.
Песте дождался барышника и уже на конюшне, после того как конюший, скуластый кареглазый блондин Руджеро Назоли потрясённо вытаращился на приведённого коня, окончательно решил, что покупает. Вокруг Люциано столпился весь мелкий люд с конюшен, и на всех лицах читался восторг. Назоли тщательно осмотрел жеребца и кивнул, и Чума, выложив барышнику
После этого мысли Чумы снова вернулись к вчерашнему происшествию. Он обдумал слова Альдобрандо Даноли, переданные Тристано д'Альвеллой, и согласился с ними, но усомнился в словах Аурелиано Портофино. Чутьё — вещь великая, но опираться надо на улики. Чума не подозревал в убийстве только Камиллу ди Монтеорфано, полагая, что у девицы не хватило бы сил на подобное, да Дианору Бертацци, зная её десятилетие. Вот с ними и надо было потолковать.
Шут проскользнул в коридор и тут услышал вдали:
— Сифилис духа, вот что это такое. Как несчастный Франческо Гонзага за семилетие истлел от французской заразы, так за минувшее семилетие эти безумцы истлели духом в еретических похотях. Это неизлечимо. Дурачьё… они хвалятся, что избавились от Папы! И что? Теперь лютеранское поповство, состоящее из многих сотен мизерных пап, с нетерпимостью, какая папам и не снилась, начало по-собачьи пресмыкаться перед князьями и облаивать всё, чуждое их доктрине! Себастьян Франк верно обронил: «Прежде при папстве можно было осуждать пороки государей и господ, а теперь я обязан восхвалять их, а иначе прослыву бунтовщиком». — Приехавший с герцогом Гонзага кардинал Лодовико Калькаманьини, в алой мантии шёл в сопровождении Портофино по галерее второго этажа в покои герцога.
— Да, всем этим адептам реформ стоит повнимательнее прочесть труды этих Лютеров об ограниченности разума: «Если начальство говорит, что два и пять составляют восемь, ты должен этому верить, хотя это и противоречит твоему знанию и твоим чувствам». Как же после такого лизоблюдства Лютеру не понравиться курфюрстам? — с досадой проронил Портофино.
Шута сегодня интересовали не еретики в германских землях, но убийца в замке, и он продолжил свой путь, предоставив клирикам возможность продолжить обмен мнениями. Дианору Чума нашёл на балконе внутреннего двора. Она была бледна, казалось утомлённой, но обрадовалась Грандони.
— Боже мой, до чего же ты хорош собой, чертёнок, — улыбнулась синьора. — Просто красавец! Я почти понимаю Бьянку, была бы помоложе — тоже голову бы потеряла, — Дианора годилась ему в матери, и Песте усмехнулся. — Когда же ты женишься-то?
Мессир Грандони возвёл очи горе, выражая этим красноречивым жестом, что на всё воля Божья.
— Что говорят в женских кругах насчёт убийства? — деловито осведомился он.
Дианора вздохнула, лицо её сразу постарело.
— Разговоров-то хоть отбавляй, да разумного мало. Вспомнили многое — от прошлогодних склок до вчерашних передряг, а толку-то? Но, поверь, если бы какая из них на такое пошла бы, ни одна так чинно всё не проделала бы. Сам подумай, весила-то Черубина немало, а кровать не сбита. Если бы она лежала на кровати — сбила бы покрывало, а оно только чуть сдвинуто. Это мужчина. Правда… есть странность. Черубина купалась дважды в день, чистюлей была, но в комнате у неё вечно всё где попало валялось, а тут…
— Я тоже заметил, — сказал Песте, — там всё убрано. Уточни у служанки — она убиралась, когда Верджилези была у герцогини?
— Я уже говорила с ней, — спокойно обронила Дианора ди Бертацци, поймав быстрый взгляд шута. — Меня тоже это
— А она их просила?
— Спрашивала, но донна Верджилези сказала, что там убираться не нужно.
— А ты туда не заглядывала?
Дианора пожала плечами.
— Люди д'Альвеллы человека у двери поставили.
— Узнаю Тристано.
— Глория говорит, днём она торговала у неё камни, но не купила — не успела.
— Когда они виделись?
— После полудня. Черубина заходила к Глории, взяла камни на вечер — ведь ожидался приём гостей у герцогини.
Что до Камиллы Монтеорфано, то её мысли по этому поводу были исполнены сострадания к несчастной, но ответить на вопрос мессира ди Грандони, не замечала ли она чего подозрительного в день убийства, не могла. По её мнению, всё было как обычно. Впрочем, справедливости ради надо было заметить, что Камилла появилась в замке недавно и близка с донной Черубиной Верджилези никогда не была.
Мессир же Аурелиано Портофино тем временем, после глубокой и содержательной беседы с кардиналом, выявившей полное совпадение их мнений, направился к Амедео Росси в библиотеку, где закопался в страницы толстых фолиантов. Они изобиловали мрачными картинами отравлений, и обширен был список, либо погибших от ядов, либо применявших их. Что удивляться? Перед любым другим оружием яд имел преимущества: без шума, без крови, втихомолку и на расстоянии. Великие отравители не раз перекраивали историю, а во дворцах, где установленный порядок отмерялся смертями государей, риск стать жертвой отравления оказывался предельным.
Читал мессир Портофино вдумчиво. За этим занятием инквизитора застал дружок Песте.
— И что ты, Лелио, там вычитал? — шут развалился рядом на скамье, задрав ноги на полку с книгами.
— Феррето Феррети пишет, что яды, в состав их входили ртуть, сернистый мышьяк, животные и человеческие останки, вытяжка из волчьего корня — аконита и чёрной чемерицы, готовились тщательно. Многие ведьмы выращивали белену, морозник, аконит и цикуту на своих подворьях. Яд применяли против того, кого невозможно победить в бою. Таким образом, смерть через отравление делала героем. «De fer ne pot morir, maus venin l'ocist» — «Не мог быть побеждён мечом, но скончался от яда».
Инквизитор отложил книгу.
— Но вот что интересно… Вдумайся-ка. Иордан в книге «О происхождении и деяниях гетов» пишет о множестве отравлений, дурные травы фигурируют в Салической правде, составленной ещё по приказу Хлодвига. Около десятка историй, связанных с ядами, рассыпаны по тексту «Истории франков» Григория Турского. А вот поближе к нашим дням. Приближенный миланского герцога кардинал Вителлески в 1433 году внезапно скончался в тюрьме, успев произнести лишь одно слово: veleno — «отравление». Кардинал Сен-Сикст умер в 1474 году — снова veleno. Епископ Мелфи — veleno. Пять лет спустя неожиданно умер двадцатилетний наследник миланского герцога. Veleno. В 1503 году окончил свои дни Джованни Мичиели, а кардинал Сент-Анджело скончался после двух дней мучительной болезни, сопровождавшейся сильной рвотой. Нежданно-негаданно умерли кардинал Джованни Лопез, епископ Капуй и кардинал Джованни Батиста Феррари, епископ Модены. Вновь и вновь звучит: veleno, veleno, veleno. Папа Адриан VI умер после двух недель подозрительной болезни. Кончину приписывали яду. С преемником Адриана произошла похожая история. Климент VII умер три года назад. Хотя все подозревали, что врач отравил его, не было человека, который не благодарил бы его в сердце своём за ценную услугу христианскому миру. Три года назад в Риме умер и епископ Лоретти. Говорили, что он отравлен…