Без семьи. Приключения Реми
Шрифт:
Но был один уголок моего сада, за которым я наблюдал с чувством большим, чем простое любопытство, – можно сказать, даже с некоторым волнением.
В этой части сада я посадил земляные груши [3] ; мне сказали, что они гораздо вкуснее картофеля. Не говоря ничего матушке Барберен, я посадил в моём саду эти корнеплоды. Когда они пустили ростки, я уверил её, что это цветы. В один прекрасный день, когда они созреют, я в отсутствие матушки выкопаю земляные груши и сварю их. Как я это сделаю, я сам не знал хорошенько, но в моём воображении эта подробность меня мало смущала.
3
Земляная груша – травянистое растение, клубни которого употребляются в пищу.
Как будет изумлена матушка! Как она будет довольна! Ведь вместо надоевшей картошки у нас будет новое, вкусное блюдо, и матушка не будет так грустить о продаже бедной Рыжухи. А кто изобрёл это новое блюдо? Я, Реми. Значит, и я могу принести какую-то пользу.
Понятно, что я с большим вниманием следил за ростом моих земляных груш. Ежедневно я приходил взглянуть на тот уголок, где они были посажены. От нетерпения мне казалось, что они никогда не вырастут.
Я стоял на коленях, уткнувшись носом в землю, когда услыхал, что кто-то нетерпеливо окликнул меня. Это был Барберен. Что ему нужно? Я поспешно вернулся в дом. Каково же было моё изумление, когда я увидел перед собой синьора Виталиса и его собак!
Я мгновенно понял всё. Виталис пришёл за мной, и для того, чтобы матушка Барберен не могла за меня заступиться, Барберен услал её с утра в деревню.
Чувствуя, что мне нечего ждать сочувствия от Барберена, я подбежал к Виталису.
– Умоляю вас, не уводите меня! – закричал я и зарыдал.
– Слушай, малыш, – сказал он ласково, – тебе не будет плохо со мной. Я не бью и не обижаю детей, а мои воспитанники, с которыми тебе придётся жить, чрезвычайно милы и забавны. О чём тебе жалеть?
– Матушка, матушка!
– Во всяком случае, здесь ты не останешься, – заявил Барберен, грубо хватая меня за ухо. – Выбирай сам: этот человек или приют.
– Нет, я хочу только матушку!
– В конце концов, ты мне надоел! – закричал Барберен в сильнейшем гневе. – Если тебя нужно гнать отсюда палкой, то я так и сделаю.
– Мальчику тяжело расставаться с матерью, за что же его бить? У него есть сердце – и это хорошо.
– Если вы начнёте его жалеть, он заревёт ещё пуще.
– Теперь перейдём к делу.
Сказав это, Виталис выложил на стол несколько серебряных монет, которые Барберен мгновенно сунул в карман.
– Где его вещи? – спросил Виталис.
– Вот они, – ответил Барберен, показывая на голубой бумажный платок, завязанный узлом.
Виталис развязал его и посмотрел, что там находится. В узле оказались две рубашки и холщовые штаны.
– Это не то, о чём мы с вами условились. Вы должны были отдать его вещи, а я вижу здесь только лохмотья.
– Других у него нет.
– Если бы я спросил у ребёнка, он ответил бы мне, что это не так. Но я не хочу спорить. У меня нет времени, пора отправляться в путь. Пойдём, малыш. Как тебя зовут?
– Реми.
– Идем, Реми. Возьми узелок и ступай впереди Капи. Шагом марш!
Я умоляюще посмотрел на него, потом на Барберена. Оба они отвернулись, а Виталис взял меня за руку. Надо было уходить. Когда я переступил через порог нашего бедного домика, мне показалось, что я оставил в нём частицу самого себя.
Я быстро огляделся вокруг, но мои глаза, затуманенные слезами, не увидели никого, к кому бы я мог обратиться за помощью: ни на дороге, ни в поле не было ни одного человека.
Я начал звать:
– Мама! Матушка!
Мне никто не ответил, и я горько разрыдался. Пришлось следовать за Виталисом, который не выпускал моей руки.
– Счастливого пути! – крикнул Барберен и вернулся в дом.
Все было кончено.
– Ну, Реми, пойдём же! – ласково потянул меня за собой синьор Виталис.
Дорога, по которой мы шли, поднималась зигзагами в гору, и на каждом повороте я мог видеть домик матушки Барберен, который постепенно становился всё меньше и меньше. Я часто бегал по этой дороге и знал, что, когда мы дойдём до верхнего поворота, я увижу домик последний раз, а затем, как только мы пройдём несколько шагов по ровному месту, его уже больше не будет видно.
Мы поднимались довольно долго и наконец добрались до вершины горы. Виталис по-прежнему не выпускал моей руки.
– Позвольте мне немного отдохнуть, – попросил я.
– С удовольствием, мой мальчик.
Он отпустил мою руку и в то же время многозначительно взглянул на Капи, который, очевидно, понял его. Тотчас же, как это делают пастушечьи собаки, Капи встал позади меня. Я понял, что Капи мой сторож, и, если я попытаюсь сделать хотя бы одно движение, чтобы удрать, он схватит меня за ногу.
Я уселся на краю дороги, обсаженной дёрном. Капи улёгся рядом.
Внизу расстилалась долина, по которой мы только что шли. А ещё дальше одиноко стоял тот домик, где протекло моё детство. Его нетрудно было отыскать среди деревьев, потому что в это время небольшая струйка дыма выходила из трубы и поднималась вверх, почти достигая нас. Мне показалось, что с этим дымом до меня донёсся запах сухих дубовых листьев, что я сижу у нашего очага, на маленькой скамеечке, а ветер, забравшись в печную трубу, выбивает дым мне прямо в лицо. Несмотря на далёкое расстояние и большую высоту, все предметы, хотя и в уменьшенном виде, были отчетливо видны. Единственная курица, которая у нас оставалась, ходила взад и вперёд по навозной куче. Отсюда её можно было принять за маленькую птичку. За углом дома я видел грушевое дерево с искривлённым стволом, на котором я любил кататься верхом. Дальше, рядом с ручьём, протекавшим светлой ленточкой по зелёной траве, находился мой отводной канал. Я выкопал его с огромным трудом, для того чтобы приводить в движение колесо мельницы, которую я сам сделал. Колесо это, увы, ни разу не повернулось, несмотря на все мои старания. Всё там было по-прежнему, всё находилось на своих обычных местах: и тачка, и плуг, сделанный из кривого сучка, и ящик, где я растил кроликов, и садик, мой дорогой садик…
Кто увидит, как зацветут мои милые цветочки? Кто будет ухаживать за моими земляными грушами? Конечно, Барберен, противный и злой Барберен. Один только шаг – и всё исчезнет навсегда… Вдруг на дороге, ведущей от деревни к дому, я заметил белый чепчик. Он исчез за деревьями, потом быстро появился снова. На таком далёком расстоянии я мог различить только белый чепчик, который, подобно светлой весенней бабочке, мелькал среди ветвей. Но в иные моменты сердце видит лучше и дальше, чем самые зоркие глаза. Я узнал матушку Барберен. Это она, я был в этом уверен, я это чувствовал.