Без семьи. Приключения Реми
Шрифт:
– Ты легко простужаешься? – спросил меня хозяин.
– Не знаю. Я не помню, чтобы когда-нибудь был болен.
– Отлично, отлично. Положительно в тебе есть кое-что хорошее. Однако я не хочу напрасно рисковать твоим здоровьем. Вон видна деревня, там мы и переночуем.
Но в этой деревне не оказалось харчевни, и никто не хотел принять к себе бродягу, за которым тащились ещё ребёнок и три собаки, с головы до ног покрытые грязью. «Здесь нельзя ночевать», – говорили нам и перед самым носом запирали дверь.
Что было делать? Идти в Юссель, до которого
Наконец один крестьянин, более сострадательный, чем его соседи, согласился пустить нас в сарай. Но он взял с нас слово, что мы не будем зажигать огня.
– Отдайте мне спички, – обратился он к Виталису. – Завтра утром, когда вы будете уходить, я их вам верну.
Мы охотно согласились, так как были счастливы уже тем, что нашли кров и не мокли больше под дождём.
Виталис, как человек предусмотрительный, никогда не пускался в путь без запаса провизии. В его солдатском мешке, который он нёс за плечами, хранилась большая краюха хлеба; этот хлеб он разделил на четыре части.
Тут я впервые увидел, каким образом поддерживал он дисциплину и послушание в своей труппе.
Пока мы ходили по деревне в поисках убежища, Зербино вбежал в один дом и быстро выскочил оттуда с куском хлеба в зубах. Виталис сказал ему только: «До вечера, Зербино».
Я уже забыл об этой краже: но, когда хозяин стал делить хлеб, я увидел, что Зербино поджал хвост и съёжился.
Мы сидели на двух охапках сена, Виталис и я рядом, Душка – посередине. Собаки лежали перед нами: Капи и Дольче – устремив глаза на своего хозяина, а Зербино – с опущенным хвостом и насторожившись.
– Пусть вор уйдёт отсюда и отправится в угол, – строго произнёс Виталис. – Он ляжет сегодня без ужина.
Тотчас же Зербино покинул своё место и пополз в указанный ему угол. Он весь зарылся в сено, так что мы его не видели, а только слышали его жалобные вздохи и слабое тявканье.
Наказав Зербино, Виталис протянул мне кусок хлеба, а другой взял себе. Порции, предназначенные для Душки, Капи и Дольче, он разломил на маленькие кусочки.
Хотя за последнее время у матушки Барберен я был мало избалован едой, перемена, происшедшая в моей жизни, была весьма ощутительной.
Каким вкусным казался мне теперь горячий суп, который варила по вечерам матушка Барберен, даже когда она варила его без масла! Как приятно сидеть в уголке у печки! Какое наслаждение лечь в постель и укрыться одеялом до самого носа!
Но, увы! Об этом не могло быть и речи. Хорошо ещё, что у нас было сено. Разбитый усталостью, с ногами, натёртыми сабо, я дрожал от холода в своей насквозь промокшей одежде.
Было уже очень поздно, а я всё ещё не мог уснуть.
– Ты дрожишь. Тебе, верно, холодно? – спросил меня Виталис.
– Немного.
Я слышал, как он развязал мешок.
– У меня нет большого запаса белья и одежды, – сказал он, – но вот тебе сухая рубашка и жилет. Сними всё мокрое и надень их. Затем заройся в сено, постарайся согреться и уснуть.
Но мне всё-таки было страшно холодно, и я долго ворочался с боку на бок. Я был так огорчен и несчастлив, что не мог спать. Неужели теперь всегда мне придётся идти без отдыха под дождём, ночевать в сарае, дрожать от холода, получать на ужин сухую корку хлеба и не иметь никого, кто бы любил меня и жалел? Милая моя, дорогая матушка!
Я предавался этим печальным мыслям, и слёзы неудержимо текли из моих глаз. Вдруг я почувствовал на лице тёплое дыхание.
Протянув руку, я нащупал пушистую шерсть. Это был Капи. Осторожно пробираясь по сену, он тихонько подполз ко мне и обнюхал меня. Затем Капи улёгся рядом со мной и принялся нежно лизать мою руку. Растроганный этой лаской, я немного приподнялся и поцеловал его в холодный нос. В ответ он слабо тявкнул.
Я забыл про усталость и горе. Слёзы перестали душить меня, и я свободно вздохнул. Теперь я не чувствовал себя одиноким – у меня появился друг.
Глава VI
Моё первое выступление
На следующий день мы пустились в путь очень рано. Дождь перестал, небо было ясное, и благодаря ветру, который дул ночью, грязь почти высохла. Птички весело щебетали в придорожных кустах, и собаки резвились вокруг нас. Время от времени Капи становился на задние лапы и лаял мне в лицо. Я очень хорошо понимал значение этого лая. «Не падай духом, смелее!» – казалось, говорил он мне.
Я ещё нигде не бывал, кроме нашей деревушки, и потому мне очень хотелось посмотреть на настоящий город. Но должен признаться, что Юссель не произвёл на меня большого впечатления. Его старинные дома с башенками, представляющие, без сомнения, ценность для археологов, оставили меня совершенно равнодушным. По правде сказать, я меньше всего интересовался красотой этих домов. Я думал только об одном: о кожаных башмаках, обещанных мне Виталисом. Наступил час, когда я должен был их надеть. Где находится эта чудесная лавка, в которой они продаются? Я искал её глазами, а все остальное: башенки, арки, колонны – ничуть не занимало меня.
Поэтому единственное, что запомнилось мне в Юсселе, была тёмная, закопчённая лавка, расположенная возле рынка. На витрине её были выставлены старые ружья, какая-то одежда с серебряными эполетами, обшитая по швам галуном, множество ламп и старых железных изделий, главным образом замков и ржавых ключей. Спустившись на три ступеньки вниз, мы попали в большую комнату, куда, по-видимому, никогда не проникал дневной свет.
Как могла такая чудесная вещь, как башмаки, продаваться в этом ужасном месте?