Без семьи. Приключения Реми
Шрифт:
– Я вижу, вы справляете масленицу, – сказал Барберен. – Отлично, я очень голоден. Что ты готовишь на ужин?
– Блины.
– Но не блинами же ты будешь кормить человека, который прошёл пешком столько километров!
– Больше ничего нет. Мы тебя не ждали.
– Как? Ничего нет на ужин?
Он огляделся по сторонам:
– Вот масло.
Затем поднял глаза к тому месту на потолке, где мы обычно подвешивали свиное сало. Но уже давно там ничего не висело, кроме пучков чеснока и лука.
– Вот лук, – сказал он, сбивая палкой одну из связок. – Четыре-пять луковиц,
Снять блин со сковороды! Однако матушка Барберен ничего не возразила. Наоборот, она поспешила сделать то, что ей приказал муж, а он уселся на скамью, стоявшую в углу, возле печки.
Не решаясь сойти с того места, куда он загнал меня палкой, я, опершись на стол, смотрел на него.
Это был человек лет пятидесяти, с некрасивым, суровым лицом. После увечья голова у него была наклонена набок, что придавало ему какой-то угрожающий вид. Матушка Барберен снова поставила сковороду на огонь.
– Неужели ты думаешь сделать похлёбку с таким маленьким кусочком масла? – спросил Барберен. И, взяв тарелку, где лежало масло, он вывалил его на сковороду. – Нет масла – значит, не будет и блинов!
В другой момент я, наверно, был бы потрясён такой катастрофой, но сейчас я уже не мечтал ни о блинах, ни об оладьях, а думал только о том, что этот грубый, суровый человек – мой отец.
«Отец, мой отец…» – мысленно повторял я.
– Вместо того чтобы сидеть как истукан, поставь-ка на стол тарелки! – обратился он ко мне спустя некоторое время.
Я поспешил выполнить его приказание. Суп был готов. Матушка Барберен разлила его по тарелкам. Барберен подсел к столу и начал жадно есть, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть на меня.
Я был так расстроен, что не мог проглотить ни одной ложки, и тоже смотрел на него, но украдкой, опуская глаза, когда встречался с ним взглядом.
– Что, он всегда так мало ест? – неожиданно спросил Барберен, указывая на меня.
– Ax нет, он ест хорошо.
– Жаль! Было бы лучше, если б он ничего не ел.
Понятно, что ни я, ни матушка Барберен не имели ни малейшего желания разговаривать. Она ходила взад и вперёд вокруг стола, стараясь услужить мужу.
– Значит, ты не голоден? – спросил он меня.
– Нет.
– Тогда отправляйся спать и постарайся сию же минуту заснуть, иначе я рассержусь.
Матушка Барберен сделала мне знак повиноваться, хотя я и не думал противиться.
Как это бывает обычно в большинстве крестьянских домов, кухня одновременно служила нам и спальней. Рядом с печкой находилось всё необходимое для еды: стол, ларь для провизии, шкафчик с посудой; на другой стороне в одном углу стояла кровать матушки Барберен, а в противоположном – моя, занавешенная красной материей.
Я поспешно разделся и лёг, но заснуть, конечно, не мог. Я был чрезвычайно взволнован и очень несчастлив. Неужели этот человек – мой отец? Тогда почему же он обошёлся со мной так грубо? Отвернувшись к стене, я напрасно старался прогнать эти грустные мысли. Сон не приходил. Через некоторое время я услышал, что кто-то приближается к моей кровати.
По шагам, медленным и тяжёлым, я тотчас узнал Барберена. Горячее дыхание коснулось моих волос.
– Ты спишь? – услышал я приглушённый голос.
Я ничего не ответил. Страшные слова «я рассержусь» ещё звучали в моих ушах.
– Спит, – заметила матушка Барберен. – Он засыпает сразу же, как только ляжет. Можешь спокойно говорить обо всём, он тебя не услышит. Чем кончился суд?
– Дело проиграно! Судьи решили, что я сам виноват в том, что находился под лесами, и потому хозяин ничего мне не должен платить. – Тут он стукнул кулаком по столу и произнёс несколько бессвязных ругательств. – Деньги пропали, я искалечен, нас ждёт нищета! Мало того: возвращаюсь домой и нахожу здесь ребёнка. Объясни, пожалуйста, почему ты не сделала так, как я велел?
– Потому что я не могла…
– Не могла отдать его в приют для подкидышей?
– Трудно расстаться с ребёнком, которого сама выкормила и которого любишь, как родного сына.
– Но ведь это не твой ребёнок!
– Позднее я хотела отдать его в приют, но он заболел.
– Заболел?
– Да, он болел, и если бы я его отдала в это время в приют, он бы там умер.
– А когда выздоровел?
– Он долго не поправлялся. За одной болезнью последовала другая. Прошло много времени. И я решила, что раз я могла кормить его до сих пор, то смогу прокормить и в будущем.
– Сколько ему теперь лет?
– Восемь.
– Ну что ж, он пойдёт в восемь лет туда, куда должен был отправиться раньше.
– Жером, ты не сделаешь этого!
– Не сделаю? А кто мне помешает? Неужели ты думаешь, что мы будем вечно держать его у себя?
Наступило молчание, и я смог перевести дух. От волнения у меня так сжалось горло, что я чуть не задохнулся. Матушка Барберен продолжала:
– Как тебя изменил Париж! Раньше ты не был таким жестоким.
– Париж не только изменил меня, но и сделал меня калекой. Работать я не могу, денег у нас нет. Корова продана. Можем ли мы теперь кормить чужого ребёнка, когда нам самим нечего есть?
– Но он мой.
– Он такой же твой, как и мой. Этот ребёнок не приспособлен для жизни в деревне. Я рассмотрел его во время ужина: он хрупкий, худой, у него слабые руки и ноги.
– Но он очень хороший, умный и добрый мальчик. Он будет работать на нас.
– Пока что нам нужно работать на него, а я не могу больше работать.
– А если найдутся его родители, что ты тогда им скажешь?
– Пошлю их в приют. Однако хватит болтать, надоело! Завтра я отведу его к мэру [1] . А сегодня хочу ещё зайти к Франсуа. Через час я вернусь.
1
Мэр – лицо, стоящее во главе сельской общины или городского самоуправления.