Без Веры...
Шрифт:
Воздуха не хватает, плыву к поверхности… и тут же получаю по голове!
— Какого черта!? — выпаливаю, пытаясь отдышаться и удерживаясь на воде. В ответ — непонимающе выпученные глаза, и снова это нелепое барахтанье упитанного мужского тельца с выпученными глазами и идиотической попыткой удержать на голове соломенную шляпу.
Вот ещё кто-то вошёл в воду… вижу это краем глаза и просто фиксирую, не пытаясь анализировать.
Ныряю, и снова плыву под водой, пытаясь высмотреть хоть что. Есть! Видна фигурка в платье…
Выныриваю, и сделав несколько продыхов, снова ныряю, хватая рукой за платье. Тяну к берегу ещё под водой, выныриваем вместе метрах в десяти от берега. Несколько гребков…
… уже можно стоять, и я иду, спотыкаясь на камнях и волоча за собой вытащенную из воды девочку… девушку.
Несколько шагов… пытаюсь подхватить её на руки, но девушка далеко не пушинка, а я и так-то с трудом удерживаюсь на камнях. Да ещё эти волны! Вроде бы и не сильные, но весьма ощутимо подбивают сзади под коленки! М-мать…
— … доченька! Анечка-а! — непрерывно воя, калечной трусцой бежит ко мне по набережной женщина, вытянув перед собой руки и более всего напоминая персонаж какого-то трэшевого фильма ужасов.
Обхватив тело подмышками, выволакиваю тело на берег, оскальзываясь на камнях и не заботясь о возможных синяках у девушки. Остановившись у самой кромки моря, быстро нажимаю на челюсти, заставляя их открыться, и осматриваю рот и нос, нет ли песка?!
… всё ещё плывёт к берегу нелепый человечек в соломенной шляпе. Ковыляет воющая мать девушки. Оступаясь на камнях, вылезает из воды какой-то мужчина метрах в двадцати от меня…
… и только сейчас начинают подтягиваться досужие зеваки, доброхоты и Бог весть какая публика, жадная до зрелищ, сенсаций и чужих страданий.
С трудом взгромождаю девушку животом себе на колено, и удерживаясь в этой неудобной позиции, сую ей два пальца в рот, резко надавливая на корень языка. Раз, другой… ничего!
Опустив на камни, запрокидываю ей голову назад так сильно, как это вообще возможно, набираю воздуха в грудь, и зажав ей ноздри, прижимаюсь к губам. Выдох…
… несколько ритмичных надавливаний скрещёнными ладонями на нижнюю часть грудины, и снова выдох…
— Я… — запыхавшись, подбегает немолодой, но крепкий мужчина с дикими глазами и смутно знакомым лицом.
— Вдыхайте! — коротко командую ему. Сейчас не до расшаркиваний, и благо, мужчина адекватный… Вдохнув, он с силой прижался к ней губами…
— Хватит! — лязгаю голосом и несколько раз надавливаю на грудину. Ничего…
— Ещё! — он припадает к губам девушки, и в этом момент до нас добегает мать. Упав на колени, она цепляется в плечи дочери, прижав её к себе и покрывая поцелуями.
— Анечка-а… — воет она, обхватив девушку и начав раскачиваться.
— Убрать дуру! — ору в бешенстве, уже примериваясь к подбородку чёртовой мамаши, и готовый если вдруг что, вырубить её к чёртовой матери, —
… тот самый, с упитанным тельцем, оказался весьма кстати. Обхватив страдающую даму за талию, он решительно, хотя и совершенно неумело, потянул её от нас…
… и несчастная страдающая мать мгновенно превратилась в воющую и визжащую фурию! Завывая что-то нечленораздельное, она накинулась на нашего помощника, норовя выцарапать глаза, лягаясь ногами и натурально плюясь.
— Ещё! — командую напарнику, стараясь не обращать внимания на разыгрывающуюся рядом с нами сценку.
… выдох, несколько нажатий и…
— Кашлянула… — быстро проговорил мужчина, не веря сам себе.
— Лицом вниз, коленом на живот! — командую я, и напарник легко выполнил требуемое.
Вода выливалась в пароксизмах рвоты и кашля, в соплях и слюнях, под аккомпанемент завываний фурии и попытках утихомирить её.
— Всё… — устало произношу я, — задышала.
— Да не трогайте вы девочку! — рявкаю на излишне резвую даму, — Ей сейчас нужен покой, а не ваши причитания!
К моему удивлению, она послушалась и закивала, глядя как на пророка выпученными глазами. Разом вся какая-то выцветшая, потрёпанная, постаревшая, с выбившимися из причёски прядями мокрых волос, она уселась прямо на камни, подогнув под себя ноги, и тихо гладила по спине девушку, всё ещё надрывающуюся кашлем.
— Медика, — приказываю я, устало водружая себя на дрожащие конечности, — и покой! Да, у кого-нибудь есть плед? Постелить чуть дальше и осторожно перенести её туда. И не трогать! Накрыть чем-нибудь и ждать. Да тем же пледом!
— Уже послали за врачом! — деловито отозвался пробирающийся через толпу пожилой заслуженный городовой, на лице которого читается явственное облегчение.
— Благодарю, — киваю служивому, — сразу видно дельного человека.
— А вы, простите… — он останавливается, смущённо кашлянув в роскошные усы.
— Пыжов, Алексей Юрьевич, потомственный дворянин, — представляюсь второй раз за последний час, — В настоящее время домашний учитель, живу на квартире Сабуровых.
Закивав в знак того, что не имеет пока больше вопросов, городовой отступил и принялся наводить порядок в толпе.
— Расступитесь, дамы и господа, — увещевал он зычным хрипловатым баском человека, не чуждого радостей жизни, — не мешайтесь, Христом Богом прошу!
Я в это время с помощью безымянного пока напарника перенёс девушку на расстеленные пледы, накрыл и присел рядом, дожидаясь приезда врача. Чёрт его знает… одна мамаша безумная чего стоит!
Да, кстати… Отыскал глазами того чудика кургузенького, и специально подошёл к нему пожать руку.
— Вы…
— Илья Данилович, — суетливо представился он, пожимая руку и всё ещё удерживая злосчастную шляпу, превратившуюся в чёрт знает что, — Илья Данилович Левинсон, приват-доцент…