Без вести...
Шрифт:
У калитки навстречу им выбежала Элла. Она была чем-то напугана и взволнована.
— Что случилось, дочка?
— У нас друг Иннокентия, Григорий... Он очень плох. Скорее помогите ему, спасите!
Иннокентий бросился за Эллой. Поспешил и Хитт.
Кузьмин лежал в шезлонге, в тени деревьев. Да он ли это? Глаза ввалились, скулы резко выступили, землистый цвет кожи, острые плечи А руки... длинные, худые, они безжизненно повисли, касаясь земли черными, скрюченными пальцами.
Григорий тяжело закашлялся и очнулся.
— Не узнаешь? — невесело пошутил он. — Вот, зачах... Довели... Зачах Гришка Кузьмин на чужбине, как березка на гнилом болоте... Деньги копил на дорогу, домой хотел... Нет денег, пролечил... Сил нет... Конец.
— Брось, Григорий... — у Иннокентия в горле клокотали слезы. — Врачей сейчас, лучших... подкрепим, эка дошел...
— Поздно, друг. Врачи не помогут: закатилась моя звезда. Ни отец, ни мать не узнают...
Новый приступ кашля потряс ослабевшее тело.
— Не жилец я, Кеша.
Кузьмин закрыл глаза, на лбу выступила испарина.
— Гриша, сейчас мы тебе обед... После отдохнешь, поговорим.
— Нет, Кеша, мне бы только досказать свою просьбу...
Иннокентий опустился перед Григорием на одно колено, взял его высохшую руку.
— Слушай, Кеша, скорей возвращайся домой. Расскажи там обо мне. Молодым расскажи... Вот, мол, какая райская жизнь в чужих краях. Моим старикам. Пусть простят меня... Наташе передай: одну ее я любил...
Кузьмин вновь впал в забытье.
— Господи милостивый, пошли выздоровление рабу твоему, — торжественно произнес Леонтий Архипович, стянув свою широкополую светлую шляпу, словно перед ним был уже покойник.
— Как только он добрался до нас? Когда вышел из мельницы, я подумала, что пьяный.
— Что у него? — с тревогой спросил Хитт.
— Легкие. Долго дышал ядами, которыми опрыскивают цитрусовые...
Все имеет свое начало и конец. И хорошее и плохое, раз начавшись, непременно кончается.
Шли последние приготовления. Им предстояло приземлиться на русской земле. Каждый по-своему обдумывал предстоящее событие, по-своему воспринимал и решал.
У Николая Огаркова колебаний не было: выполнять шпионские поручения он не станет. А может быть, даже явится с повинной и расскажет обо всем. Боязно, конечно: раз заброшен как шпион, тюрьмы не миновать.
Мысленно он уже ходил по знакомым местам, встречался с милой тетей Дашей, заменившей мать, с Клавой. Запрет на это строгий, но он все равно навестит их. От мысли о возможной встречи с Клавой бросало в жар.
«Хорошо бы склонить на свою сторону напарников», — приходила иногда дерзкая мысль.
А Виктор думал о том, что одно задание можно и выполнить. Вернуться, получить расчет и податься куда-нибудь, ну, хотя бы в Бразилию. Он был чуточку суеверен и, как казалось ему, предчувствия его всегда оправдываются. После первого ранения на фронте, например, почувствовал, что на втором заходе будет ему смерть. Потому и бежал из госпиталя, целый год скрывался. Потом его осудили за дезертирство и послали в штрафной. Правда, он остался живым, но зато очутился в плену, а это не легче смерти.
У Игнатия тоже было свое решение: выполнить все директивы и возвратиться. В России ему нет жизни. В Заксенхаузене, где он служил, содержались тысячи советских. Они хорошо запомнили старшего полицейского, которого называли «Желтым шакалом». У советских, говорят, законы суровые: смерть — за смерть. Чтобы полностью расплатиться по такому курсу, Игнатию не хватит и сотни жизней...
Самолет приземлился близ шведского города Мельме, отсюда у них должна начаться дорога на родину или, как сказал Кларк, «проникновение за железный занавес».
Кларк встретил их, своих подопечных, в многокомнатной вилле.
— Господа, я поднимаю этот бокал за благополучный исход вашего трудного дела. Помните — вы передовые борцы свободного мира. Работать во имя свободы и справедливости — высшее благо. Вы должны гордиться оказанным доверием и с честью оправдать его.
Черные мухи на верхней губе Кларка весело задвигались, будто зааплодировали пышному тосту.
Поднялся Игнатий — он ведь назначен старшим группы. Несколько секунд рассматривал золотую искорку, прыгающую в рюмке.
— Нам очень приятно, мистер Кларк, слышать слова о доверии и чести. Я уверен, что ровно через полгода вы встретите нас за этим столом.
«Ну, это бабушка еще надвое сказала, — подумал Николай. — Я-то не вернусь, это уж точно».
Виктор все эти дни не мог справиться с охватившим его волнением. Какая-то собачья дрожь била все его тело. Даже за этим богатым столом...
Кларк лизнул ломтик лимона, вытер пальцы и губы салфеткой.
— Мы верим в успех вашего дела: инструкторы и наставники многому научили вас. Место высадки испробовано. В Литве вы легко сможете найти прибежище. А пока два-три дня погуляете в Мельме и... с богом. Еще раз за это! — произнес он, высоко поднимая рюмку.
Мелкий моросящий дождь сливался с густым туманом над проливом Эресунн. В десять часов утра приходилось включать свет.
Николай и Виктор решили посмотреть город.
Игнатий отказался, сославшись на головную боль: он хотел с глазу на глаз переговорить с Кларком, чтобы получить инструкции, как поступать с напарниками в случае, если они откажутся от возвращения сюда. Николаю он не доверял с того самого дня, как тот признался, что хотел бы остаться на родной земле. Правда, тогда Кларк не придал почему-то значения доносу. Виктор, вроде, надежнее, но черт его знает, что кроется за его двусмысленными присказками.