Без вести...
Шрифт:
— Не кажется ли тебе, Витя, что вон та парочка опекает нас? — спросил Николай, показывая взглядом на парня и девушку, беззаботно болтавших на противоположной стороне улицы.
— Да брось ты! — усомнился Виктор.
— Я заметил, они в одно время с нами вышли из противоположного особняка и шагают за нами по всем улицам.
— Забавно: кормят калачом, а в спину кирпичом. Проверим?
Они начали петлять по улицам, часто заходить в магазины и подъезды домов, круто менять направление, останавливаться возле зеркальных витрин... Парочка неизменно оказывалась поблизости.
Вечером Кларк и преподаватель школы, прибалтийский немец, отлично владеющий русским языком, дополнительно «промыли мозги»: с каждым повторили легенду, проверили усвоение задания, шифров и условных сигналов на случай провала. Пожелали счастья и успеха.
А через сутки они, вражеские лазутчики, одетые в легкие водолазные костюмы, уже выползали на скалистый берег.
Это был советский берег, свободная литовская земля.
Она встретила незванных пришельцев неласково: волны сердито хлестали прибрежные камни, грозно гудели вековые сосны. Зато ноги беззвучно ступали по толстому слою мха и мокрой хвои: снег почти всюду успел сойти.
Николай шел по родной земле, словно по стогу сена. Земля казалась теплой и такой мягкой, что даже колени подкашивались. Дышалось легко-легко, будто сосны и ели наперебой старались вдохнуть в его грудь силу и терпкий освежающий запах весенней смолы, разбуженной солнцем.
Хотелось встать на колени, поцеловать землю, которую оставил пятнадцать лет назад.
— Быстрее, быстрее! — прошипел рядом Игнатий.
Огарков понимал, что сентиментальностью Игнатия не разжалобить. Можно пустить пулю в затылок. Звук выстрела привлечет внимание пограничников.
Остановились возле огромной сосны.
— Костюмы... Быстро закопать!
Пока Виктор и Николай вырыли яму, куда должны быть запрятаны костюмы и запасные рации, и когда удалились достаточно далеко, Игнатий настроил радиостанцию и связался с Мельме и доложил об удачной высадке.
Кларк передал поздравления и еще раз пожелал успеха:
— Немедленно и как можно дальше уходите от места высадки! Все остальное по плану. Строго придерживаться сеансов связи.
Игнатий передал содержание разговора напарникам.
— Значит так, не теряя ни минуты, расходимся. Николай — на Южный Урал, Виктор — на север Урала, я — в Ленинград. Встречаемся ровно через три месяца, в двадцать часов тридцать минут на Невском, в бывшей Думе, около кассы № 5 предварительной продажи билетов. На связь с центром самовольно не выходить... Ну, а теперь ни пуха, ни пера.
Их пути разошлись.
Через три дня Огарков благополучно добрался до Москвы. За всю дорогу никто не заинтересовался ни его личностью, ни документами.
«Оказывается, все гораздо проще, чем там учили», — подумал Николай.
Страх постепенно проходил, волнение утихало. Только одно беспокоило — документы: Николай не был уверен, что при первом же предъявлении не обнаружат «липу». Документы надо заменить.
Не задерживаясь ни дня в Москве, он купил билет на нужный поезд. Сутолока Казанского вокзала успокаивала. «Здесь я как иголка в стогу сена, пусть найдут, попробуют». Милиционеры следили за очередью, кричали на деревенских баб, лезущих напролом со своими бугристыми заплечными мешками и уводили пьяных под руку.
У Николая был в руке старенький чемодан, он третьи сутки не брал в рот спиртного, очереди не нарушал, на диваны не ложился, поэтому блюстителям порядка не было до него никакого дела.
В одном купе с Огарковым оказался волжский писатель, Владимир Иванович. Он возвращался из Архангельска, собирал там материал для книги о Ломоносове. Влюбленный в тему, Владимир Иванович, не умолкая, рассказывал о встречах со стариками, о музейных находках, обычаях и нравах, сохранившихся от далеких времен. Показывал зарисовки резных наличников, ворот, карнизов и других украшений, замысловатые орнаменты.
— Да, простите... Ваше имя?
— Алексей Егорович, — назвался Николай: так было записано в его паспорте.
— Простите, Алексей Егорович, я не утомил вас? Мы, писатели, вечные охотники за добрыми слушателями. А их, как и зайцев в лесу, становится все меньше и меньше. А вы откуда и куда, позвольте полюбопытствовать. — Владимир Иванович снял галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, стал вынимать из толстенького портфеля принадлежности туалета.
Николай промолчал.
Закончив свои нехитрые дела, Владимир Иванович, усаживаясь поглубже, произнес:
— Итак...
— Из Москвы я, еду на Урал...
— В командировку?
— Насовсем. Завербовался на один завод.
— В Москве вербуют на Урал? Это интересно, я не слышал... Может быть, чайку?
Не дожидаясь ответа, Владимир Иванович соскочил с постели и. сунув ноги в домашние туфли, выбежал.
— Уже поздно, придется потерпеть до утра. Может, винца по стаканчику? У меня есть небольшой запас.
— Спасибо, не хочется на ночь.
Владимир Иванович достал из того же портфеля начатую бутылку и вынул зубами пробку. Налил себе. Тянул медленно, нахваливал.
— Я вам оставлю, утром попробуете.
За Сызранью показалась Волга. Волга, милая Волга, родная река...
И как-то совсем неожиданно у Николая созрело решение. «Сойду в Куйбышеве, увижу тетю Дашу, узнаю о Клаве».
В Куйбышеве он проводил до выхода писателя, пожелавшего ему счастливого пути, вернулся в купе, поспешно схватил чемодан.
— Гражданин, возьмите билет! — крикнула вслед ему проводница.
Николай махнул рукой, смешался с толпой.
Бывают же такие странные вещи: он в родном городе и нет здесь ни одного близкого человека. Одна Клава — первая утраченная любовь. Да и есть ли Клава? Ведь он о ней давно ничего не знает.