Безрассудная

Робертс Лорен

Но его тон мне знаком, он напоминает танец в темной комнате и войну больших пальцев под ивами. То, как слова слетали с его губ, было похоже на легкий щелчок по кончику моего носа, на мозолистые пальцы, заплетающие серебряные волосы.

Это было похоже на Кая.

На человека за маской, который смотрел на меня как на нечто необыкновенное.

Я моргаю, глядя на осыпающиеся камни, устилающие тропинку, и пытаюсь думать о чем угодно, только не о словах, которые заставляют меня желать, чтобы все было иначе. Но я — Обыкновенная. Я — воплощение той слабости,

которую его учили ненавидеть.

Обыкновенная.

Это слово эхом отдается в моем черепе, звуча не так, как каждый раз до этого.

Я знала, что Смешанные должны существовать, раз уж Элитные так боялись стать ими и ослабления своей силы. Но я никогда не задавалась вопросом, почему я сама не являюсь таковой, почему я всего лишь Обыкновенная.

Я опускаю взгляд на кольцо, которое усердно кручу на пальце. Я чувствую себя глупо из-за того, что не догадалась об этом раньше. Но то, что я сказала принцу, — чистая правда, что со мной случается нечасто. Наверное, я была слишком занята попытками выжить.

— Мы будем скакать до наступления темноты и затаимся до рассвета. — Слова Кая прорываются сквозь мои мысли. — Разбойники любят темноту, а на земле мы будем спрятаны лучше всего.

— Верно, — рассеянно отвечаю я. Легкий ветерок ерошит волосы, падающие мне на лицо, привлекая мое внимание к косе, которую он заплел, и к серебристому беспорядку, в который она превратилась.

Я не перестаю думать об Аве. Не могу перестать думать о том, как нежно он говорил о ней, словно помня, какой хрупкой она была. В каждом слове слышалась любовь, а за ней — боль.

Я думаю о первом Испытании, о том, как Джекс умирал у него на руках. В тот день он чуть не потерял еще одного родного человека. Немного найдется людей, которые были бы ему дороги и которых он не видел бы умирающими или предающими его.

Солнце палит нещадно, и я начинаю жалеть, что мою ужасную шляпу унесло ветром. Я закатываю рукава рубашки, открывая небу накаленные солнцем плечи. Мы едем уже долгое время, молча осматривая окрестности и собираясь с мыслями. Нависшие камни окружают нас, время от времени отбрасывая тень на наш путь.

— Держу пари, на одном из этих камней можно приготовить яичницу, — говорю я хриплым от недостатка воды и употребления голосом

Не услышав остроумного ответа, я слегка смещаюсь, чувствуя тяжесть на своем рюкзаке. Оглянувшись через плечо, я замечаю, как чернильные волны касаются моей спины. Я сглатываю, внезапно ощущая его глубокое дыхание, как его волосы щекочут мою руку.

Он спит.

Это действие так невероятно человечно.

Его тело безмятежно, спокойно.

И совершенно уязвимо.

Вряд ли он спал больше нескольких часов за последние несколько дней.

Но вот он здесь, глубоко дышит, его руки покоятся на моих бедрах, а пальцы слабо сжимают поводья.

Я смотрю на кожу, которая могла бы привести меня куда угодно, могла бы управлять даже самым сильным существом.

Сердце колотится о грудную клетку.

Вот оно. Это надежда.

Глубоко

вздохнув, я начинаю осторожно отцеплять его пальцы от поводьев, останавливаясь при малейшем движении. Когда его левая рука освобождается, он тянется за чем-то, инстинктивно сгибая пальцы. Я сглатываю, кладу свою ладонь на его ладонь, а затем продеваю свои пальцы сквозь его.

Я задерживаю дыхание, пока он не перестает шевелиться, похоже, довольный тем, что держит мою руку, а не поводья.

Я быстро справляюсь с его правой рукой, освобождая ремень, чтобы вложить его в свою. Теперь в моей руке зажата целая горсть кожи, и я не имею ни малейшего представления, что с ней делать. Я тяну влево, надеясь убедить лошадь повернуть.

Ничего.

Я делаю вдох. Затем тяну сильнее.

Лошадь смещается влево, теперь она идет ближе к стене камней. Я сглатываю разочарование и готовлюсь потянуть еще сильнее.

Ведь если мне удастся заставить лошадь вернуться к Дору, я смогу…

— Я бы не стал.

Рука обхватывает мое запястье, пресекая мою попытку.

Я фыркаю, поднимая голову к небу. — Будь ты проклят.

— Хорошая попытка, Грей, — говорит он, приближая свою голову к моей. — Но далеко бы ты не ушла.

Я пожимаю плечами, пытаясь сделать вид, что меня это не беспокоит. — Кто сказал, что я пыталась куда-то добраться? А что, если я просто хотела подержать поводья?

— А мою руку? — спрашивает он. — Тоже хотела подержать?

Забыв, что мои пальцы все еще переплетены с его пальцами, я быстро разжимаю их. — Ты мне нравился гораздо больше, когда спал, — сладко говорю я.

— Приятно слышать, что я тебе вообще нравился.

Крошки хлеба прилипают к небу.

Я делаю еще один глоток воды, которую мы, как предполагается, используем экономно, и смываю тесто. Костер, который развел Кай, угасает, и в наступающей темноте не больше, чем умирающее пламя. Он сидит рядом со мной, между нами натянута цепь, время от времени ковыряясь в хлебе после ухода за лошадью. Бедное создание, должно быть, измучилось, протащив нас весь день по жаре. Мы остановились только тогда, когда тени поползли к нам, скользя по камням, чтобы поглотить нас во тьме.

— Знаешь, это место должно было стать последним пристанищем для королевских особ, — говорит Кай, кивая на каменистую землю вокруг нас. — Отсюда и название — Святилище Душ. Первая королева действительно была похоронена в склепе в одной из пещер, но когда разбойники стали претендовать на эти земли, они отказались от этой идеи. — Он переводит дыхание, вспоминая историю Ильи. — Так что Марена — первая королева — похоронена здесь в полном одиночестве.

Я рассеянно хмыкаю. — Похоже, она не одна. — Я жестом указываю на могилы, усеявшие землю в нескольких футах от нас. — Только не с другими королевскими особами. — В этом слове слышна горечь, которую я не собиралась озвучивать.