Безрассудная
Шрифт:
Коса уже наполовину распущена по ее спине, волосы скользят в моих руках. — Ава не должна была выжить после родов, но она стала чудом, несмотря на все шансы.
— Что… — нерешительно начинает Пэйдин, — что случилось?
— Она была больна. Целители сказали, что жить ей осталось недолго. И из-за этого отец приказал держать ее в тайне от королевства. Он не хотел, чтобы весть о хрупкой королеве и ее больном ребенке распространилась. Очевидно, что больные королевы — это позор. Признак слабости короля и королевства. — Я передергиваю
— А дальше? — мягко спрашивает Пэйдин.
— Ей было четыре года, когда болезнь забрала ее у меня. — Я сглатываю. — Я научился заплетать косы благодаря ей. Она была слабой, и причесывание ей давалось с трудом. Поэтому я научился делать это за нее. Я использовал любой повод, чтобы провести время вместе. Я выдерживал любые тренировки, которым подвергал меня король, потому что знал, что она ждет меня по ту сторону. — Трясущимися пальцами я расплетаю косу Пэйдин. — У нее были красивые густые черные волосы. Большие серые глаза, как у моей матери. Все шутили, что она была более красивой версией меня. И когда я смотрел на нее, я видел лучшие части себя.
— Кай… — начинает Пэйдин. — Я не знала.
— Она не должна была выходить за пределы замка, в котором ее заперли, — продолжаю я.
— Не должна была? — тихо спрашивает она. — Звучит так, будто она это делала.
При воспоминании об этом на моих губах появляется мягкая улыбка. — О, она это делала. Я позаботился об этом. Когда стало ясно, что болезнь может настигнуть ее в любой момент, я тайком вывел ее в сад однажды ночью. Она обрызгала меня ледяной водой из фонтана, нарвала столько цветов, сколько смогла. — Я делаю паузу. — И она смеялась. Чума, несмотря ни на что, она всегда смеялась. Сама ее сущность была заразительна.
Между нами повисает тишина, когда Пэйдин медленно поворачивается ко мне лицом. — Ты никогда не говоришь о ней.
Я отвожу взгляд, пожимая плечами, как будто печаль от всего этого не поглощает меня целиком. — Это слишком больно. Китт тоже никогда о ней не вспоминает. Он знает, что не стоит. Но все любили ее. Все знают, что нельзя говорить о ней слишком много, когда я рядом. — Я провожу рукой по волосам. — Даже в смерти она все еще кажется тайной. И я хочу говорить о ней — хочу. Это эгоистично, правда. Но каждый раз, когда я смотрю на себя, я вижу ее искалеченную версию.
— Мне так жаль, — шепчет Пэйдин, ее пальцы нерешительно проводят по моей руке. — Я понятия не имела.
— Большинство людей так и не узнают, — с горечью говорю я. — Даже после ее смерти король — отец Авы — отказался рассказать о ней всему королевству. Она похоронена под той ивой в саду. Той самой, под которой ты нашла меня той ночью во время Испытаний. — Я вижу, как осознание этого расширяет ее глаза. — Я навещаю ее так часто, как только могу.
— Так вот
Я качаю головой, глядя на неровные булыжники под ногами. — Я хотел рассказать тебе. Но никогда не думал, что смогу.
Ее ладонь нащупывает мою руку, нежно и неуверенно. — Спасибо, что рассказал мне. — Она звучит застенчиво. — И мне очень жаль, что так случилось с Авой.
Я слегка улыбаюсь, отчаянно пытаясь скрасить настроение и думая о чем угодно, только не о своей мертвой сестре. — Итак, я никогда не заплетал волосы любовнице. И не думаю, что моя четырехлетняя сестра — повод для ревности.
Ее губы приподнимает улыбка в знак понимания. Ей знаком звук смены темы. — Как будто я вообще могу ревновать.
Я вздыхаю с облегчением от ее готовности поиграть со мной. — Это мило, когда ты притворяешься, что это не так.
Она быстро закатывает глаза и проводит пальцами по косе. — Неплохо, Азер. Я не до конца уверена, что ты не тренировался на ком-то.
— Только на тебе, дорогая.
— Хм, — хмыкает она, перекидывая волосы через плечо. — Как мило.
Я смотрю на заходящее солнце. — Давай двигаться. Мы успеем пройти еще немного до наступления ночи.
Я поднимаю ее огромную шляпу с того места, где бросил ее на землю. Она фыркает, когда я натягиваю ее ей на голову и закрываю глаза. Приподняв поля, чтобы посмотреть на меня, она заправляет хвостик своей косы, прежде чем мы выходим на пустынную улицу.
— Ты наступаешь мне на руку.
Ее ботинок давит пальцы, которыми я обхватил перекладину лестницы. — Ой. Упс.
— Да, упс.
— Я ничего не вижу здесь, наверху, — шепчет она мне.
Амбар, в который мы пробрались, погружен в тень, а чердак над конюшней — тем более. Мы уже почти покинули Дор, и все, кто готов отважиться на прогулку по Святилищу Душ, останавливаются здесь, чтобы пересечь его. Под нами тихо ржут лошади, устраиваясь в конюшнях на ночь.
Кандалы трутся о мою лодыжку, когда она забирается на чердак. Я нащупываю путь вверх по лестнице, пока не натыкаюсь на удивительно прочные деревянные доски. Со вздохом я переворачиваюсь на спину, вдыхая запах сена и животных, которые его едят.
Ее плечо касается моего, когда она ложится рядом со мной. У меня в голове проносится воспоминание о ней на моих коленях. Я отгоняю эту мысль, как делал это уже несколько раз.
— Ты думаешь, никто не видел, как мы пробрались сюда? — шепчет она.
Я качаю головой, закалывая сено в волосы. — Не думаю, что здесь вообще есть кто-то, кто мог бы нас увидеть.
Она долго молчит. — Я все надеюсь, что он найдет меня.
Солома продолжает колоться, когда я поворачиваю к ней голову. — Надеешься, что кто найдет тебя?