Безумец и его сыновья
Шрифт:
Алешка продолжал, ухом не поведя:
— Парень, милка, я удалый, Вьются, вьются кудряша, Лишь глаза мои косые, Да не слышу ни шиша!Девка,
— Я тебе покажу косые глаза!
И треснула его по спине половником, на что парень, вывернувшись, попытался ее обнять да крепко прижал к себе, несмотря на то, что отбивалась она весьма усердно.
— Трещит, трещит морозец за окнами, и выкатились звездочки, сияют они, точно твои глазки, разлюбезная хозяюшка. Куда же хочешь спровадить нас от тепла своего, с которым поспорит любая печь? Ах, какие у тебя две грудки-подушечки — так и проспал бы на них, мягких и теплых, всю ночку!..
Дочка хозяйская сказала:
— Нет сладу с вами. Погляди-ка, растаращил свои глаза, масленые, точно блины!..
И хоть вырвалась из загребущих Алешкиных рук, но смеялась, довольная.
Сладко спалось ему в ту ночь на девичьих подушках.
Молодой монах попросился у старца:
— Дозволь мне, отче, походить по Руси, подивиться на храмы, помолиться в обителях, побывать в святых местах. Ибо разве не рожден я народом, которому сама Божья Матерь есть заступница? Хочу поглядеть, как народ-Богоносец Христу поклоняется, услышать, как славит Владычицу!
Старец отпустил его. Взял тогда уходящий котомку, взял в руки посох, поклонился наставнику. Помолившись, тотчас отправился. Его отговаривали:
— Куда ты? Уже поздняя осень, пропадешь от холода!
Монах отвечал:
— Огонь Божий согреет меня!
И пошел по лесам, по проселочкам.
Услышал он вдали охотничьи рожки и молвил:
— Не голоса ли ангельские призывают меня? Не звуки ли это самих хоров небесных?
Славно заливались рожки в осеннем воздухе, прозрачном и звонком. И поспешил монах далее. Поднялся он на одну гору и увидел город, услышал колокольный звон. Так вскричал в радости молодой монах:
— Поистине, вижу я Святую Русь! Сколько храмов, церквей стоят по ней — не страна ли Божия передо мною? Золотятся купола ее — и где бы я ни был, всюду слышу — колокола славят Господа!
Проходил молодой монах мимо придорожного трактира.
Увидев калику, кабацкие завсегдатаи окликнули его:
— Не побрезгуешь отведать с нами ужина? Накормим тебя, ибо видим по выпирающим ребрам — не часто ты встречаешься с ужинами! Хочешь, нальем и винца?
Насильно схватили монаха и повели в трактир. Там поставили перед ним всякие кушанья и говорили:
— Ешь, пей за наше здоровье.
Он, ни к чему не притронувшись, взял только ломоть хлеба.
Сказали ему:
— Сейчас нет поста! Отчего же не порадовать себя гусятинкой да жареной куропаткой? Отчего не усладить себя свининой, запивая ее пивом? Все за тебя заплатим — видим, что ты проголодался и идешь издалека, коли так прохудились твои сапоги. Неужели не хочешь и сладостей — когда еще поешь такого?!
Монах сказал на это:
— Привык я к скудной пище, к скромной еде. Раз поддавшись слабости своего живота, не поддамся ли другой и третий? А вслед за тем и пожалует леность — за нею и сон духовный! Трудно взбираться к Горнему миру, легко вниз побежать. Отвернусь от еды манящей — не она ли есть начало падения? Ибо разве не суть твари Божией, чтоб преодолевать и помнить всегда об Отце нашем Небесном? Есть Господь!
Тогда сказали ему:
— Может быть, выпьешь? Вино возвеселит твой дух, ибо ничто не веселит дух так, как оно! Посмотри — мы пьем и счастливы. Вот херес, а вот и водочка. Не желаешь хересу? Есть у нас сладкая мадера!
И ели, и пили.
Монах сказал:
— Дайте воды. Буду пить воду.
Одна красивая бабенка сказала, засмотревшись на него и вздыхая на его молодость:
— От переполненного живота появляется тяжесть. Можно угореть от еды. От вина же — дурь и немощь! Но я обещаю тебе вознесение истинное к Горнему миру и райские забавы. Многие бегут за мной лишь затем, чтоб от земли оторваться и вознестись на небеса, и признаются, что ни отчего более не испытывали блаженства столь неземного. Не хочешь ли попробовать? Даю тебе слово, монашек, — появятся и у тебя ангельские крылья, в самих облаках искупаешься и испытаешь блаженство! Не нужно молитв и постов — ступай лишь за мною!
Монаха подталкивали:
— Иди с нею. Истинно, испытаешь ли ты когда-нибудь от постов и молитв то, что подарит тебе та девка?
Монах ответил:
— Речь ее лжива. Никто так не повяжет, как она. Никто так не сможет обрезать крылья истинные! Она есть то, что не дает воспарить человеку! Горе тому, кто поверит ей, не в небеса он вознесется, а упадет в пропасть, и ни за что будет ему не выбраться. Чем слаще обещает она свет небесный, тем более тьма укутает того, кто ей поверил! Закует в цепи на самом дне и ни за что уже не выпустит. Вот какой это полет — в бездонную яму!
Гуляки, услышав такой ответ, захохотали над девицей.
И принялись целовать подружек. Девица, которая звала за собой монаха, все вздыхала.
Но сказал он:
— Есть Господь! Огонь жжет меня!
И пил воду, и ел хлеб.
Плут с Телей прибились по дороге к богомольцам. Бурчало в их пустых животах, и хитрец так рассудил, поглядев на мешки да на кружки, позвякивающие за спинами странников:
— Не иначе, набрали они милостни в деревнях предостаточно. Не помочь ли божьим людям в обеде?
Размечтался он о пирогах и булках. Спрашивал Алешка:
— Далеко держите путь, православные?
Ему отвечали богомольцы:
— С самой Печерской Лавры Киевской до Москвы.
И позвякивали привязанными кружками, словно колокольцами. Плут не спускал глаз с их мешков и глотал слюнку. Вовсе свело живот у парня. Наконец остановились богомольцы на привал и пригласили прибившихся. Алешка доставал уже из-за голенища ложку и, ее облизав, приготовился. Старшой среди богомольцев сказал: