Безумец и его сыновья
Шрифт:
— Не слепые ли меня спрашивают о том? Откуда же видеть вам самим, зряч человек или нет?
А царский сын все скучал возле дворцовых окон.
Желая отвлечь царевича, приказал отец-государь привести во дворец лучших певцов. Распевали наследнику в залах духовные хоры, служили священники, вымаливая у Бога прощения царскому сыну. Возносились песни к самому небу — невозможно было ими не заслушаться. Царевич же сидел грустный.
Упрекнул его государь:
— Дворец твой — несказанной красоты, нет ни у кого из смертных такого дворца. Для твоего увеселения собрал я лучших духовных певцов — ты же им не радуешься, не наслаждаешься божественными голосами.
— Отец мой, — отвечал царевич. — Все бы я отдал за то, чтобы не видеть потолки да стены. Не слышать бы мне ангельские хоры, а наслаждаться тишиной полей да шепотом ветра. Тошно от приносимых лакомств — хочется черного хлебца, подогретого на угольях. Хлебнул бы я и вина, которое пьют простолюдины, поглядел бы на крестьянские пляски… Ах, ничего мне не нужно более. Ходит счастье мимо меня с простой свирелькой — оно за холмами, за лесами.
И плакал.
ГЛАВА VI
Долго ли, коротко, выпустили плута из тюрьмы. Унося себя прочь от страшного места, Алешка воскликнул:
— Не нашел я Веселии! Поспешу-ка тогда к матушке с батюшкой. Вовсе забыл я о родителях! То-то славно жить с ними. Кормила, поила меня вдоволь матушка. Суров был батюшка, однако, доброе у него сердце!
Готовый на крыльях лететь к отчему дому, пустил в дело молодые ноги. Так по пути приговаривал, сделавшись провидцем:
— Вижу матушку. Вот как прежде в подпол полезла на сыновье возвращение, ставит на стол огурчики да нарезает лучка, да подкладывает капустки — такой нежной, хрупкой, что текут мои слюнки!
И еще более припускал:
— Парит, жарит в печи куреночка — много у нас кур во дворе, бывало, хаживало. Чувствую, как хрустят уже на моих зубах нежные косточки. А баранина с подливой, а свиные потроха и перченое сало? Поистине, соскучал я по дому!
По всем городам, деревням в то время стоял плач. Плут же твердил:
— Не слезу более со своей печи.
И, вспоминая вареники да блины с маслом, да студень с хреном и борщи, и приправы, подгонял сам себя.
Навстречу ему, поднимая пыль, двигались уже полки и надрывались запевалы, ехали на конях офицеры. Удивился Алешка:
— Что случилось, православные? Куда спешите, маршируете?
Отвечали ему из солдатских рядов:
— А то не знаешь — началась война с Германией!
И зазывали:
— Что, паря, не поменять ли тебе драную рубаху на ладную шинель, не махнуть ли стоптанные чувалы на добрые солдатские сапоги? Угостим тебя и пшенной кашей — что-то ты, видно, исхудал!
Плут, отшатнувшись, ответил надсмешникам:
— Легче бегать зимой в чем мать родила, чем примеривать ваши подарочки. Легче питаться травой придорожной, чем хлебать из котелка солдатскую кашу. Чур меня и от песен ваших, и от веселья!
И смеялись солдатики:
— А как же Вера, Царь и Отечество?
Он им ответил:
— Воля — вот мой Царь! Щи со сметаной — вот моя Вера! Отечество мне есть лежанка!
Солдаты кричали ему из рядов:
— Ну-ка словим тебя да с собой возьмем удобрять германские поля.
И хохотали:
— Мало выйдет из него навозу!
Сделали вид, что собираются поймать — прикрикнул на них строгий унтер. Обратившись же к парню, молвил:
— Всякому грибку свой черед. Погоди, соберу колосовики, придет время и грибков осенних!
Ответил на это спешащий:
— Разве собрать грибнику все опята лесные? Чур, чур меня от солдатчины!
— Погоди, паря. Пушки любят солдатское мясо — много им нынче понадобится убоины.
Поклялся Алешка:
— Никто не сгонит меня с лежанки.
Шла навстречу плуту на рысях конница, трепыхались значки на пиках и скакали впереди бравые есаулы.
Задирали плута и конные:
— Не взята ли тебе, детина, в руки шашку? Не надеть ли наши шаровары? Найдется для тебя пика! Много вскоре будет свободных коней для всадничка.
Он отвечал, кланялся:
— Ах, господа казаки, не любитель я конины. Управляться мне впору ложкой, а не казацкой пикой. Ожидает меня с окороком сражение. Грядет бой с домашними колбасами. Атакую я студень с блинами — им покажу свою беспощадность! Прощайте, господа казаки, — отправляюсь на битву с баранами да овцами — вдосталь их у моего отца.
И приплясывал, когда показалось родное село.
Решил и молодой монах:
— Не отыскал я Святой Руси! Вернусь к наставнику — старцу.
Поспешил он к монастырю.
Шли мимо него полки на войну. Кричали монаху солдаты:
— Отправляйся с нами! Не останешься ты без дела! Устанет рука твоя махать кадилом.
Он крестил солдат:
— Буду заступником вашим в келье.
Солдаты зазывали:
— Никак не справиться нам с отходной молитвой! Недосуг будет самих себя отпевать.
Монах обещал:
— Помолюсь за вас в затворе.
Его спросили:
— А как же Отечество?
И ответил Он:
— Отечество наше — Град небесный! Здесь мы твари пред Ним дрожащие, путники временные.
Смеялись тогда бравые солдатики:
— Завидуй нам, гривастый! Будем вперед тебя на небесах!
Царский сын смотрел из дворцовых окон на то, как маршируют полки. Сам государь готовился уйти на войну. Царевич же воскликнул:
— Ничего более не надо мне, кроме того, чтобы быть сейчас в солдатских рядах! Ради Отечества желал бы я уйти вместе с солдатами навстречу самой смерти. О, все отдал бы за это!..