Безумец и его сыновья
Шрифт:
Разевал свою пасть и вытаскивал из-за голенища ложку. Мужички сказали с телеги:
— Ну, тогда нам подходишь. Садись.
Плут себя не заставил упрашивать. Сел да спросил:
— А кто вы будете, люди добрые? Не просты, как я погляжу! Кем надо быть на Руси, чтобы так едать в три горла, гулять да приплясывать?!
Переглянулись на то мужички, посмеялись да отвечали:
— Точно подметил, глазастый! Это нами и надо быть на Руси, чтоб так плясать да погуливать!.. А более нас не спрашивай. Ешь, веселись!
Плута не надо было упрашивать. Отпивал из поданной бутыли брагу и запивал ее кислыми щами, приготовленными
Доехали они до гостиницы и перемигнулись с трактирщиком. Заказали себе обильную трапезу. Алешку усадили с собою. Плут веселился и заглатывал все, что приносили им на стол. К Алешке взялись подсаживаться гулящие бабы. Та же молодка сидела тихой да печальной, не сводя глаз с парня.
Новые знакомые Алешку к бабам подталкивали:
— Выбирай себе любую голубку.
Хмельной Алешка сказал, хвастаясь:
— Со всеми мне будет ловко!
И приготовился выбрать себе, но наклонилась к нему, подгулявшему, печальная молодка:
— Возьми меня, сладкоголосый. Не пожалеешь.
Принялись его мужички отговаривать:
— На что тебе смурная? Холодно будет с нею — зальет тебя слезами.
Она же за собой повела веселого парня. Поднялись в гостиницу и проходили множество комнат, каждую с кроватью и пышной периной.
Молодка шепнула:
— Бери вон тот чулан, с окном, выходящим во двор.
Остались они в чулане. Спрашивал плут, удивляясь:
— Отчего ты, милица, печальна?
Прижалась к нему молодка, заплакала:
— Ясноглазенький мой соколок. Сидела я давеча на телеге вместе с подругами, пила да радовалась — и повстречалась нам бабушка, горбатая да кривая, едва брела, на клюку опиралась. Ой, и страшны были ее костлявые руки — захолодело мое сердечко.
— Что тебе до старой нищенки? — спрашивал плут беспечно. — Сама ты, словно сдобная пышечка.
Но вздыхала молодка:
— Была сума у той нищенки, а там лишь сухарь да кружка, глаз ее слезился, подобно собачьему, и не осталось зубов — разгрызть тот сухарь — она от бессильности плакала.
— Полно тебе, лебедушка, — отвечал парень. — Ручки твои пухлы и нежны, словно у младенчика, губки твои — две ягодки красные, налитые две вишенки — стоит тебе убиваться, печалиться?
Сказала ему молодка:
— Вот что шепнула мне бабушка: «Милая доченька, не прячь взгляда своего от меня, не отворачивайся. Была и я молодою, пила да гуляла, не тревожась дня завтрашнего, не зная о старости, — но вот ссохлись руки, и поднялся горб. Прогнали меня, и вот я безродная, не рожавшая, не вскормившая, сплю на земле, снегом укрываюсь, дождем умываюсь. Вот чем кончатся хмельные ночки, дитятко!» Разрыдалась я от горя и страха, с тех пор не ем и не пью, глаза затворю — вижу ту нищенку, слышу слова ее — ох, и страшно мне! Ох, горестно!
Развеселился плут:
— Стоит думать о старости, ласточка? Навстречался я многих побирушек-нищенок. Если б задумался, если б и испугался их! Радуюсь, гуляю днем одним! И беспечен, и весел, ибо не находилось еще того, кто мог бы меня испугать старостью. Не живу ли в самой стране Веселии?
Горько тогда молодка упрекала хвастливого парня:
— Поистине, можешь не печалиться о дне завтрашнем! Не видать тебе своих седых волос! Знай же — утром раненьким, когда сомкнешь свои глазки, поднимутся в комнаты лихие мои товарищи. Умеют они ступать на цыпочках. И умеют выпускать душу — ни крика, ни стона никто не услышит. Покромсают твое молодое тело, из мясца твоего пирожков наготовят да кулебяк, которые и распродаст трактирщик. Бойко идет его торговля, нет заминок со свежей убоинкой. Жалко стало мне тебя, глупого, несмышленого, жалко стало, что закроются твои бараньи глаза. А еще на груди твоей увидала ладанку — видно, повесила тебе ее матушка — убиваться ей по тебе, горевать. И могилки от дурака не останется — даже кости твои псам глодать выкинут!..
Так шептала, его целуя. Воскликнул плут:
— Вот она, какова плата за угощение. Нет, видно на роду мне должником остаться у благодетелей.
Молодка сказала:
— Ах, беги, глупой! Более умом своим не хвастайся. Не хвались страной Веселией. Вот оно — окошко!
Плут прыгнул тогда — и спасся.
Взялся он после того спасенья нахваливать себя:
— Никому не поймать меня — от любой беды вывернусь! Увертлив я, и проворны мои пальцы, заберутся, проскользнут за любой пиджак, за поддевочку. Долго мне еще простаков на базарах обхаживать! Многие уши распахнуты моим частушкам, многие накормлены моими побасенками. Самого черта заткну за пояс!
Но в Курске-городе словили мошенника!
Когда два огромных городовых приволокли на допрос Алешку, задрожал он, запричитал, напуганный:
— Отпустите меня, господа сыщики! Что же со мною, несчастным, сделается, когда закроют тюремные ворота и достанутся мне нары, а не купеческие кровати, не мягкие перины? Будет мне на досках жестко и колко! Не едать мне гусей, не глодать бараньи кости, не насладиться студнем, пиво долго не пить, долго не баловаться водочкой. Нет, не вынести мне разлуки!
Плакал он и вырывался:
— И девицы, бабоньки, готовые плакать над сладкой моей песней, долго теперь не приласкают меня, не прижмут к подушечкам своим, на которых так хорошо и сладостно было мне засыпать. Где же горячий сбитень, где веселые ярмарки — закрыты они от меня тюремными стенами!
Молил он следователя:
— Отпустите меня, господин следователь, — чую, не вынести мне разлуки, умру от горя за тюремными засовами!
И еще вопил, вырываясь:
— А что будет с тобою, бедный и верный Теля? Куда теперь податься тебе, кто тебя приютит, накормит? Ради юродивого отпустите меня — добрый я поводырь безумному!
От таких речей один городовой молвил другому:
— Никогда я не слышал, чтобы так убивались по воле. Стало мне жаль парня — видно, и дня ему не прожить на тюремной баланде.
Другой ответил:
— Никогда и я не слыхал, чтобы так жалобно плакали да причитывали — послушаешь и сам захочешь уйти по дорогам! Расписал он гусей и барышень — потекли мои слюнки!
Следователь был непреклонен:
— Вору тюрьма будет рада.
И закричал тогда плут:
— Горе! Горе! Был я глупцом, дураком немыслящим — выдумал себе Веселию. Есть на Руси тюремные нары, есть камеры да плети. Поделом мне, бестолковому чурбану. Помимо кабаков, здесь еще и остроги построены. Помимо глупцов, здесь еще и бывалые охотнички!