Безумец и его сыновья
Шрифт:
Вскоре был поставлен на могильном холме еще один крест.
Время шло: все сыновья, кроме Книжника, обладали отменным аппетитом.
Ночами Агриппа слышала детское чмоканье в соседних землянках. Ей не спалось, часто выходила она ночами на порог своего жилища. И слезы текли помимо ее воли.
Однажды, когда луна закрыла собой половину неба, за землянкой послышался шорох. Агриппа поняла, кто крадется, и откликнулась:
— Убирайся!
— Никто уже не вернется, — подала темнота голос.
— Похабник! — ответила женщина. — Тебе мало жены. Татьяна погибла, но ты и слезы не пролил… И не помог нам. Твои близнецы померли от голода — оплакивал ты их на могилке?
Безумец разозлился и заскрипел зубами:
— Погоди-ка, чертова баба! Груди твои иссохнут, живот будет болтаться между колен. Кому станешь нужна?
— Не тебе, — твердила Агриппа.
И текли ее слезы.
Безумец еще походил вокруг да около, еще погрозился. Но вынужден был отступиться.
Однажды вечером, вернувшись с огорода, Валентина увидела, что из землянки исчезли «сидор», гармоника и фляга. Она все поняла, подхватила сопливых Книжника со Строителем и направилась к Натальиному жилью.
Собаки, уже перебежавшие туда вслед за хозяином, грелись на вечернем солнце. Угрожающе рыча, псы вскочили и разделили собой выглянувшего мужа и его жену.
— Что притащилась? — спросил как ни в чем не бывало Безумец.
Глаза Валентины светились слезами.
— Зачем ты мне? — почесывался он, разглядывая ее — измученную, сгорбленную, с двумя детьми на руках.
Агриппа, проходя мимо, не смогла промолчать.
— Возвращайся! — потребовала, взбешенная черствостью его сердца.
Безумец взбесился:
— Помолчи, сучка! Попомни о том, что сказал тебе тогда. Горько еще пожалеешь…
Готов он был пустить в ход кулаки, но Наталья увела перебежчика в свою землянку.
— Мне-то что делать? — обернулась к женщинам. — Коротать одной дни?
Заполучив свое счастье, гордо ходила рыжая по холму, полоскала белье, возилась в огороде и обстирывала, и ублажала Безумца, а он, как и прежде, валялся целыми днями под яблонями, а иногда искал ее, не в силах дотерпеть до ночи. Камыш возле озерца весь был смят и повален. И часто Наталья, уже надоив ведро, разливала молоко, когда он подкрадывался и внезапно подхватывал ее. Начинали они здесь же, на пойме, свои бесстыжие игры. И, обессилев, иногда не могли доползти до землянки и засыпали в камышах. Заходился тогда плачем Натальин сынок, заброшенный и забытый в землянке счастливой матерью.
Лишь однажды отец вспомнил о сыне — дал ему облизать палец, смоченный водкой из неиссякаемой фляги.
То жаркое лето повсюду выжгло траву и раскалило сухую землю. И женщинам все труднее было по зловонной жиже подбираться к высыхающим озерцам. Старый колодец был засыпан бомбой, о новом же Безумец и думать не трудился!
Детей не выносили из землянок — внутри жилищ еще оставалась прохлада.
Вялые мошки липли к горячим бокам коров. Подвывали собаки, не в силах выскочить из своих шкур. А пьяный ленивец грыз засохший хлеб. Он был доволен даже мутной водой из озерца. Женщины тщетно просили его о колодце — палец о палец не ударил.
Ангел же так и не приходил — напрасно ждала его Валентина. Напрасно выходила она в то лето к дороге. Лишь ветер гонял по ней пыль.
Под конец невыносимого лета душным вечером вдали принялись округляться и темнеть облака. Следом за пылью и летящей сухой травой, мрачнея на глазах, на холм надвигалась великая туча, и уже глухо забормотало и ярко заблистало над болотами.
Беспечный бабник при первых звуках грома полез было в землянку к Наталье. Но первым же порывом невиданного прежде ветра сорвало и сбросило доски с ветхой крыши. В клочья разорвалось небо — и хлынул настоящий потоп. Наталья, схватив сына, бросилась к выходу. Безумец, отплевываясь, по колено в воде двинулся следом. Все уже сидели на крышах, задыхаясь от дождя, ибо землянки были затоплены буйным ливнем. Матери как могли укрывали детей. Агриппа спасала иконы. Это была настоящая буря; пенящиеся реки огибали холм, подмывая его, и неслись дальше, в дождевой туман. Всю ночь вскипала вода, и сыновья Безумца устали плакать.
Утром по холму прозмеился глубокий овраг. Завязнув в глине, коровы бессильно вскидывали к небу скорбные морды, собаки поскуливали, все еще оглушенные громом. Яблони, согнутые ливнем до земли, упрямо распрямлялись и отряхивали ветви, а в полях уже вовсю стрекотала мелкая живность.
В Натальиной землянке так и осталась вода.
Добродушная Мария приютила у себя рыжую и ее сына. А Безумец, оставшись без крова, чесал затылок. Ни слова не молвив, вновь исчез с холма.
И когда женщины подумали, что покинуты им навсегда — вернулся.
Где-то достал он лошадку с телегой и на телеге принялся возить бревна. На холм явился запах соснового леса. Уже не удивлялись женщины той силе, которая вновь проявилась в нем (один он управлялся с тяжелыми бревнами, таская и сваливая их). А потом укатил на телеге и вернулся уже пешком. И вновь отдыхал под яблонями, раскидав в траве онемевшие руки — и вновь никто не посмел его будить. И матери с детьми стояли над спящим.
Проснувшись, схватился он за работу. Смола пятнала траву и щепной вихрь носился по всему холму — так споро орудовал он топором. И даже ночью, когда уставшие смотреть женщины разошлись, острое железо кланялось послушному дереву. И работал Безумец так, что гимнастерка его не успевала просохнуть.
Вскоре на холме появился первый сруб. Ветер уносил стружку к болотам. Безумец, разведя костер, колдовал над глиной, которую набирал возле озерец.
Помогли ему женщины только со стропилами. И вот настал день: печная труба пробила крышу и деревянный петушок уже сидел на коньке. С новеньких бревенчатых стен сбегала смола. Глина засыхала на вздувшихся руках плотника. Вновь он отправился за мхом и вновь топором помогал себе. Проконопатив жилище, сорвал дверь с Натальиной землянки и приладил ее к новому дому. И сколотил тяжелый и вечный стол. Были также сработаны им лавки и кровать, а затем и люлька для сына — это была единственная его забота о Владимире Пьянице.
Захватив из землянки утварь и тряпки, бросил все на пол новой избы.
Наталья гордо забралась в дом, неся сына, а Безумец отдыхал на пороге. Собаки окружили его и разлеглись на ступеньках соснового крыльца, готовые лизать сапоги.
Наталья стелила кровать и занавешивала икону. Бывший солдат, повернувшись к ней спиной, наблюдал закат. Рыжая ласково позвала его — он даже не шелохнулся.
— Что с тобой? — встревожилась.
Безумец взглянул на ту, с которой еще совсем недавно так ненасытно катался ночами.