Безумие
Шрифт:
Человек называет яростью, злостью, ненавистью, жаждой мести, азартом, жадностью, гневом и какими только другими именами одну единственную вещь, которая никогда не оставит его в покое.
Голод.
Как же мы глупы, как же мы все еще наивны и неразумны. Вот почему мы боимся темноты. Потому что в темноте всегда есть кто-то, кто сейчас, прямо сейчас, охотится на тебя. Скажешь нет? А ты оглянись и присмотрись. Этот мир создан так, здесь так заведено, это основы, которые глупо оспаривать.
Голод.
И сейчас из темноты раздавался голос, которого мое тело боялось больше всего на свете. Оно нетерпеливо дрожало, словно боевая псина на привязи,
– Просыпайся, - заботливо сказал голос, отдаляясь. – Скоро я тебя позову на охоту.
Я голод.
***
Мокрые пряди волос едва касались кончиками влажного асфальта. Темно-алая жидкость струилась по ним вниз, медленно и лениво спускаясь на землю и растворяясь там в луже, в которой отражался небосвод, окрашенный в самые мрачные и пугающие бардовые оттенки, готовый вот-вот разразиться кровавым дождем, в этой же луже отражались и дома, нависшие по бокам, словно колья смятой клетки, и опухшее, круглое девичье лицо, полнившееся невыносимой болью и ужасом. Ее хрупкую, неширокую спину пробил насквозь зубец кованной решетки, окрасив заточенный наконечник стрелы в отливающий масленый оттенок. Позвонки синими болезненными пятнами выделялись на спине несчастной, ребра волнами натягивали ее желтеющую кожу. Руки, изломанные и истерзанные, словно они были последней преградой между чудовищем и девушкой, и та защищалась ими, прикрывая свое лицо, сейчас свисали бесполезными прутиками вниз. Мир вокруг был серым и бездушным, - все было серым, и вокруг ни единой живой души этим ранним утром.
Кроме двух охотников, нависших над безжизненным телом и взирающим на него своими суровыми глазами, полными профессионального безразличия.
Дождь заставал напарников врасплох каждый раз. Он то отступал, то вновь атаковывал людей раз за разом, обжигая их по плечам и лицам ударами своих водяных плетей. Волосы Джин промокли насквозь, и некоторые пряди прилипли к ее щекам и шее. Девушка скрестила руки на груди, насупившись, необыкновенно тихая для самой себя. Рядом стоял Томсон, натянув капюшон до самого носа.
Они стояли и смотрели на холодный труп невинной жертвы той твари, за которой они гонялись уже третий месяц.
– Двадцать шестая.
Йен не давал Джинджер сбиться со счету – он всегда знал точную цифру жертв их цели. Каждый раз он произносил это тихо и спокойно, но Уилсон ни на секунду не сомневалась, что с каждой новой цифрой ему это делать становилось все труднее и труднее. Ей было тревожно представлять, каким голосом он произнесет тридцатую цифру, к которой неумолимо двигался счет.
Томсон подошел к телу девушки, снизывая его с решетки и бережно опуская на асфальт. Кровь запачкала ему ладони. Юноша присел рядом на корточки, убирая с лица жертвы пряди волос. После он достал из кармана сигарету и как следует затянулся. Охотница крепче сцепила руки, прикрывая глаза от усталости. Пятый час утра.
Три месяца салок с самим дьяволом, и все это время он был безупречен, он был всегда на шаг впереди, он лидировал со счетом двадцать шесть – ноль, и, казалось, даже сейчас он стоял за их спинами, довольно скалясь своему совершенству. Эта картина повторялась вот уже в который раз, полностью идентичная предыдущим: дождь, охотники и свежая смерть. Все средства исчерпаны, все действия совершенны, а результатов по-прежнему не было.
Джин заметила, как Томсон перевел плечами, и это ей безумно не понравилось: она знала совершенно точно, о чем
– О, Томсон, - предупреждающе-тихим тоном сказала она, напрягаясь, - это очень дерьмовая идея…
Охотник поднялся, отбрасывая в сторону окурок.
– Мы это обсуждали, Йен, - продолжала она, пристально наблюдая за напарником, – это чертовски дерьмовая идея!
Томсон встал к напарнице лицом вплотную, немного повернув голову, избегая встречаться взглядом с девушкой.
– Она была дерьмовой, когда эта тварь убила десятую девушку, - понизив голос, прорычал Томсон.
Джин нахмурилась, немного отстраняясь назад.
– А после двадцатой я готов себе руку отгрызть, лишь бы поймать эту гниду, - добавил охотник, одарив девушку коротким, но красноречивым взглядом.
Джин буквально обдало волной непоколебимой решительности, исходящей от Томсона. Девушка бросила тяжелый и мрачный взгляд в сторону трупа и тихо вздохнула. С того последнего разговора на пляже Йен изменился до неузнаваемости: невыносимая ноша безысходности и тяжесть абсолютно решенного кем-то свыше конца его собственной судьбы, да и, к тому же, мрачного конца, давили на него, сгибая пополам. Прошел целый месяц, и с каждой новой неделей его Томсон становился все мрачнее и мрачнее. Говорил он мало, стал раздражителен и нетерпелив. Что-то страшное назревало внутри охотника, будто гнойный нарыв, и Джин тонко чувствовала это: она буквально слышала, как мечется Фенрир в маленькой клетке из угла в угол, как бросается на прутья и точит их своими чудовищными челюстями. Зверь воет и скалится, брызжа слюной в нетерпении.
И клетка вот-вот распадется на части.
Но Уилсон, хоть и опасалась этого сильнее прочих, не собиралась просто так потакать напарнику во всех его импульсивных идиотских решениях, которые тот был склонен принимать в последнее время не взирая ни на какие последствия.
– Тогда я дам тебе соль, чтобы рука была вкуснее, - вдруг раздраженно прошипела Джин, уставившись на Йена долгим взглядом, - потому что черта с два я пойду за помощью к твоей сестре!
Томсон продолжал стоять рядом и молчать, не встречаясь с напарницей взглядом. Та же не собиралась замолкать:
– Как до тебя еще не дошло, что нами с тобой этими девчонками просто манипулируют?! – завелась охотница. – Нас явно тащат силком в какую-то ловушку, а когда мы пойдем к Ли, которая не факт еще, что захочет оставить нас в живых, тогда коробка над нашими головами и захлопнется! Как ты этого не видишь? – воскликнула она, активно жестикулируя.
Томсон повернулся так резко, что девушка от неожиданности отшатнулась назад, но ее ухватили рукой за ворот, притянув к себе. Охотники столкнулись лбами, уставившись друг другу в глаза. Их взгляды были полны гнева и раздражения.
– А какая разница? – спросил Йен. – Мне все равно подыхать, рано или поздно!
– Но я подыхать не намерена!.. – прошипела в ответ Уилсон.
Их бессловесный поединок взглядами продолжился еще мгновение, прежде чем Томсон выпустил ворот Джинджер из захвата и отошел от нее, отвернувшись. Юноша выразительно кивнул головой в сторону трупа после недолгого молчания:
– Но ты могла быть одной из них.
Уилсон все еще трясло от негодования, но, при взгляде на мертвую незнакомку, часть ее темных чувств схлынула вместе с каплями дождя, неустанно льющего этим утром. Она тяжело вздохнула, качнув головой, словно осуждая саму себя за последние слова. Девушка грустно посмотрела на напарника, который стоял к ней спиной.