Безумное танго
Шрифт:
Алёна уставилась на него как завороженная. Она сразу узнала этот сверточек, но не поверила глазам.
Неужели тот самый, который передала мать Рашида шантажистке? «Пять тысяч дол-ла-ров», – простонала при этом Бюль-Бюль, и еще одна тысяча, какой-то соседке, наверняка выдуманной, если знать Фаину, – итого, стало быть, шесть. И что, Фаина даже не распечатала пакетик, не отсчитала себе процентик – все принесла в клювике Алёне?
– Здесь шесть тысяч долларов, – выдохнула Фаина, словно отвечая ее мыслям. – Это большие деньги, особенно сейчас. Умножить на двадцать четыре… доллар ведь двадцать четыре рубля стоит, кажется… – Голос ее задрожал. – Ты сможешь заплатить за учебу в институте, приодеться, съездить за рубеж…
– Ага, – с невинным видом кивнула Алёна. – В Иорданию, к примеру. Передать привет господину Кейвану, до которого вы почему-то не можете дозвониться…
Фаина вскинула голову и уставилась ей в глаза. Лицо ее резко побледнело, она покачнулась, словно разом лишившись всех сил, однако не рухнула, к примеру, в обморок, не ударилась в истерику, как можно было ожидать, а молниеносно протянула руку и цапнула со стула беленький сверточек. Миг – он исчез в сумочке, и Фаина застыла, опустив туда руку, словно черпая силы в прикосновении к деньгам. Мол, ежели подкуп не удался, так хоть доллары по-прежнему мои!
Она шевельнула губами, но Алёна больше не могла позволить допрашивать себя.
– Да! – злорадно выкрикнула она. – Я все слышала! Каждое слово из вашего разговора с этой Усатовной-Мусатовной! Про Рашида, про господина Кейвана, про все! Я и раньше подозревала, что Надю прикончили вы, а меня вульгарно сплавили в рабство, но тут-то…
– Я так и подумала, увидев, как ты странно ведешь себя на базаре, – кивнула Фаина, и Алёна слегка удивилась: та была хоть и бледная впрозелень, но говорила вполне спокойно, отлично владея собой даже в эту страшную минуту, когда судьба все ставила на свои места. – Ну что ж, тебе сказочно повезло… Значит, уверена, что не хочешь взять… принять мои условия?
Сначала она хотела сказать «взять деньги», Алёна готова была спорить на что угодно! Однако Фаине было слишком тяжело, может быть, даже невозможно снова расстаться со сверточком Бюль-Бюль, поэтому она оговорилась. Деньги для нее дороже всего на свете, она и бедняжку Надю прикончила только ради денег, и Алёну, опасную свидетельницу, отправила на верную смерть. Деньги для нее – смысл существования. Она ради них убила – и еще убьет…
– Значит, не хочешь, – повторила Фаина, кивая словно бы даже с удовлетворением. – Значит, объявляешь войну? Странно только, почему ты сразу с базара не понеслась в милицию, если уж такая принципиальная.
Алёна пожала плечами. И правда! Ей это и в голову не пришло, насчет милиции. Уж настолько привыкла сама распутывать свои дела, да и от Юрия заразилась этой его безрассудной отвагой…
– Для начала мне хотелось поговорить с Рашидом, – пояснила она с оскорбительной вежливостью. – Что я и сделала. Теперь он вполне осведомлен о том, как старательно его мамаша устраивала их с Надей свадьбу. И о вашей изобретательности в подмене лекарств осведомлен. А теперь, когда его желание непременно, во что бы то ни стало расправиться со мной направлено на другого человека, а конкретно – на вас, я поблагодарю вас за подсказку. Честно говоря, про милицию я совершенно забыла, но охотно обращусь туда, если вы так просите…
Она наслаждалась ситуацией, и она перенасладилась ею. Пропустила тот миг, когда Фаина вдруг выдернула руку из сумки и ринулась вперед.
Юрий Никифоров. Июнь 1999
Прямо из редакции он пошел в парк Кулибина и сел там под огромными сомкнувшимися деревьями, глядя на асфальтированную дорожку так сосредоточенно, как если бы на ней были начертаны осколком красного кирпича не классики, а ответы на все вопросы, раздиравшие голову.
В той статье в «Губошлепе», которую Юрий мельком пробежал, было задушевно описано, как переживало накануне вечером все прогрессивное нижегородское человечество, как опрокидывало рюмку за рюмкой на помин души злосчастного Чужанина, убитого ударом ножа. И если бы Юрий посмотрел «Итоги дня», он тоже решил бы, что психованный Рашид прикончил Глеба Семеновича. Окажись у него рюмка водки, опрокинул бы ее за то, что покойный умер по крайней мере счастливым, ибо получил удовольствия перед смертью – на полную катушку!
А убит оказался вовсе не он, а просто какой-то человек, чрезвычайно на него похожий. Как две капли воды! Обманулся даже ведущий телепрограммы, сообщивший нижегородцам печальную новость. Потом ему пришлось через эфир приносить свои извинения семье и близким несостоявшегося покойника, живого и здоровенького Чужанина. Тому кудрявому парню в шоу двойников выступать бы. Или если б кому-то пришло в голову снять компромат на Чужанина – ну, как снимали недавно в верхах, с подставными лицами, – лучшей кандидатуры, чем убитый, трудно было бы отыскать…
Юрий прищурился. Зрение вдруг начало вытворять с ним чудные штуки. На асфальте нарисованы классики, а ему вдруг почудилось, будто начеркано красными буквами: «Если б кому-то пришло в голову снять компромат на Чужанина…» Буквы были кривые, да и все мысли Юрия шли вразброд.
Если бы кто-то запечатлел на пленку сцену, которую увидел Юрий в окошко Алёниного дома, он мог бы показывать ее другим людям, и никто бы не усомнился: это сам Чужанин предается жутковатому удовольствию. Репутация Чужанина, живого или мертвого – без разницы, оказалась бы непоправимо подмочена.
А что, если увиденное как раз и было… Да ну, ерунда. Кто, интересно, до такой степени одержим желанием подгадить Глебу Чужанину, что готов изготовить на него пошлый и при том очень похожий на правду компромат? Ведь еще в бытность его министром по какому-то из центральных каналов ТВ мелькала информашка: мол, заловили нью-минина (он же нью-пожарский) в баньке с девками, он им, дескать, говорит: потрите-ка мне спинку, а те ему: да сколько пожелаешь, хоть с вечера до утра! Очевидно, не настолько уж длинные руки оказались у чужанинского ненавистника, чтобы разжиться компроматом подлинным, с достаточной степенью убойности, вот и пошел на откровенный подлог.
Юрий вскочил. Две молоденькие мамочки, вяло толкавшие перед собой нарядные и большие, как бригантины, коляски, в ужасе глянули на него – и ринулись по аллейке прочь. Над бригантинами бурно парусили пеленки.
Его приняли за маньяка, наверное. Надо думать, вид у него был…
Это что же получается? Не многовато ли в его жизни видеокассет образовалось? И что – всюду поддельный компромат? На Чужанина, на Фролова, еще неизвестно на кого в Аммане?
А что, если и та кассета, которую Юрий видел у Фролова, – такая же обманка, как и заснятая в домике над оврагом? Что, если бывший тесть выложил энную сумму за откровенную фальшивку? И ради фальшивки погиб Саня Путятин, сначала едва не доведя до смерти друга детства?