Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«В третий раз его арестовали летом 1909 года… Маяковский был переведен в Бутырки — центральную пересыльную тюрьму — и заключен в одиночную камеру… В автобиографии поэт называет одиннадцать месяцев, проведенных в камере № 103, “важнейшим временем”. Все эти одиннадцать месяцев он почти беспрерывно читал». (Владимиров, Молдавский, 1974, с. 19.)
«Маяковский в тюрьме научился… замкнутости. Это был очень скрытный, умеющий молчать человек». (Шкловский, 1966, с. 265.)
«Но не менее сильно гиперболизм сказывался и во всем поведении Маяковского, в характере его чувствования, мышления и действий вообще. Склонность Маяковского к преувеличениям проистекала из его чрезмерной чувствительности, из обостренного до крайности восприятия им действительности, с одной стороны, и из бурного, связанного с интенсивностью и глубиной проявлений его эмоциональной сферы и не всегда уравновешиваемого образа его реагирования — с другой». (Спивак, 2001, с. 355.)
«У Маяковского почти всегда крепко сжатые челюсти. Его лицо почти всегда выражает сильное нервное напряжение. Неукротимая энергия поэта искала выхода не только в многообразном творческом труде: поэзия, живопись, журналистика, кино — эта энергия широко расходовалась также в играх, требующих физической силы и ловкости». (Грузинов, 1990, с. 671.)
«Всегдашние разговоры Маяковского о самоубийстве! Это был террор. В 16-м году рано утром меня разбудил телефонный звонок. Глухой, тихий голос Маяковского: “Я стреляюсь. Прощай, Лилик”. Я крикнула: “Подожди меня!” — что-то накинула поверх халата, скатилась с лестницы, умоляла, гнала, била извозчика кулаками в спину. Маяковский открыл мне дверь. В комнате на столе лежал пистолет. Он сказал: “Стрелялся, осечка, второй раз не решился, ждал тебя…” Мысль о самоубийстве была хронической болезнью Маяковского, и, как каждая хроническая болезнь, она обострялась при неблагоприятных условиях… Перед тем как покончить с собой, Маяковский вынул обойму из пистолета и оставил только один патрон в стволе. Зная его, я убеждена, что он доверился судьбе, думал — если не судьба, опять будет осечка и он поживет еще. Как чаете я слышала от Маяковского слово “самоубийство”. Чуть что — “покончу с собой. 35 лет — старость! до тридцати лет
доживу. Дальше не стану”». (Брик, 1990, с. 355.)
«Все чаще думаю — / не поставить ли лучше / точку пули в своем конце. / Сегодня я на всякий случай / даю прощальный концерт». (Маяковский, «Флейта-позвоночник», 1915.)
«Врачи Кремлевской больницы, куда обращался Маяковский, сказали, что у него нервное истощение, и посоветовали не работать шесть месяцев». (А. Колосков. 1950, с. 258.)
[Весна 1929 г.] «Прежде всего он был болен: затянувшийся и тяжело проходивший грипп, которого Маяковский адски боялся, и — еще хуже — тягчайшее нервное расстройство, граничившее с помешательством… Это был уже тяжко больной психически человек, нуждавшийся в немедленной медицинской помощи». (Ваксберг, 1998, с. 250.)
«Я должен сказать, что Маяковский при всей своей вот этой внешности и громыхающей поэзии был… человек женского склада, как Тургенев. Когда он влюблялся, его интересовали какие-то такие… мазохистические элементы, это легко усвоить изо всех его лирических поэм… — властные женщины <…> Он любил быть страдающим». (Ардов, 1995, с. 181.)
«Нет, это была не хандра, это было состояние депрессии, вызванное всем комплексом событий вокруг него, в его личной жизни, в его литературной работе». (Михайлов, 1993. с. 522.)
«В какой ночи, / бредовой, / недужной, / Какими Голиафами я зачат — / такой большой / и такой ненужный?» (МаяковскийВ.В. «Себе, любимому…», 1916.)
[В 1930 г. после организации выставки «20 лет работы»] «Были попытки сорвать его выставку. Из юбилейного номера журнала “ Печать и революция” в последний момент вырезали портрет автора. Кто-то звонил по телефону, подбрасывал пасквильные записки… У Маяковского начиналась болезнь горла — поэт-трибун терял голос. Он сам говорил об этом на одном из самых последних выступлений». (Владимиров, Молдавский, 1974, с. 125.)
«Я хочу быть понят моей страной, / а не буду понят — что ж, / по родной стране пройду стороной, / как проходит косой дождь». (Маяковский)
«Циклоидный гипоманиакальный темперамент. Непосредственно после начала болезни горла — депрессия. Диагноз: циклоидная психопатическая личность с самоубийством в депрессивной фазе». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 459.)
«Первое, что должно быть здесь отмечено, это чрезвычайная мнительность Маяковского, достигавшая почти болезненных размеров. У Маяковского была склонность очень часто мыть руки… Открывал двери через фалду пиджака. Всегда была сильная боязнь, заразиться, заболеть». (Спивак, 2001, с. 418.)
«Намекают на то, что покойник панически избегал питаться из общей посуды, как таскал в кармане стакан, наподобие Шопенгауэра, как изгонял венерического беса из своей гениальной плоти препаратами ртути и возил с собой кожаный бокальчик, чтобы не пить из чужих склянок». (Лапковский, 1996, с. 80.)
«Маяковский был психопатической личностью, но с выраженной гиперкомпенсацией. Ранимый, сентиментальный, склонный к панике, постоянно самоутверждавшийся в собственных и чужих глазах, он старался выглядеть нахалом, лидером, неотразимым любовником, особой, приближенной к руководству страной». (Буянов, 1995а, с. 152.)
«Маяковский — атлетический хаби-тус, громовой голос, вызывающее поведение, затаенная тоска в глазах, властный темперамент, соседствующий с конформностью. Все это характеристики эпилептоида, напряженно-авторитарной личности. Разумеется, и шизоидное начало в Маяковском тоже присутствовало, особенно в ранний период и в ранних стихах. Кажется, что на рубеже 1920-х гг. Маяковский пережил перелом, и характер его изменился от более углубленного шизотипического к более властно-конформному эпилепто-идноподобному». (Руднев, 1993, с. 191–192.)
Особенности творчества
«Один из товарищей по училищу Л.Ф. Жегин вспоминает: “Забравшись в какой-нибудь отдаленный угол мастерской, Маяковский, сидя на табуретке и обняв обеими руками голову, раскачивался вперед и назад, что-то бормоча себе под нос. Точно так же (по крайней мере, в ту пору), путем бесконечных повторений и изменений создавал Маяковский и свои графические образы… «Облако» настолько ошеломляло своей антибуржуазностыо, бунтарским духом и поэтической мощью, что расправиться с ним обычными критическими приемами оказалось не под силу. Тогда была предпринята попытка объявить автора поэмы сумасшедшим. Его заманили в один частный дом, где заранее собрали консилиум врачей-психиатров, но те не подтвердили кулуарного диагноза… И тогда, в 1916 году, Маяковский впервые сыграл в “русскую рулетку”». (Михайлов, 1993, с. 63, 148, 74.)