Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«Нашим гидом был директор музея, внук Циолковского, журналист. Он сразу сказал главное: дед был страшный человек. Фанатик и деспот. И шизофреник — последнее я вытянул из него с великим трудом, проговорившись в главном, он прямо-таки зафонтанировал разоблачениями. Старший и одареннейший из сыновей Циолковского покончил самоубийством (цианистый калий), потому что мучительно стыдился пустых, как он полагал, занятий отца, считал их бредом самоучки и провидел в чем-то схожем собственную судьбу. Еще один сын покончил с собой в шизофреническом припадке, а еще один как-то подозрительно “надорвался”. Мужское поколение все оказалось нежизнеспособным». (Нагибин, 1995, с. 473.)
«Нищенское жалование, недоедание, болезни, презрение окружающих, почти полная глухота и нарастающая слепота —
Гениальные достижения и прозрения К.Э. Циолковского даже в малейшей степени нельзя объяснить полученным образованием и самообразованием. Возможно, что Циолковский — тот самый случай, когда, перефразируя известное выражение Сальвадора Дали406, единственное, что отличает человека от сумасшедшего, это то, что он не сумасшедший. А в остальном мы имеем практически полный «джентльменский набор» психически больного, прожившего «всю жизнь в нищете, с клеймом чудака и безумца»: 1) личностная патология шизоидного характера, обусловленная последствиями тяжелого соматического заболевания; 2) странности поведения, та самая чудаковатость, которая вызывается нарушением отбора в мозгу маловероятных ассоциаций и комбинаций (это характерно как для больных шизофренией, так и для изобретателей); 3) явно выходящие за рамки нормы аффективные колебания; 4) психические расстройства у его детей. В диагностическом плане больше данных за шизотипическое расстройство.
Ч
ЧААДАЕВ ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ (1794–1856), русский мыслитель и публицист.
Наследственность
[У деда П.В. Чаадаева] «…в 1743 го-' ду… случилось подлинное или мнимое помешательство. Сумасшествие Петра Васильевича, как замечала Екатерина II в своих “Записках”, заключалось в том, что он считал себя персидским шахом. “Персидского шаха” поместили в заведение для душевнобольных, но лечение не помогло ему избавиться от мании величия… Как писала Екатерина II, находились сомневавшиеся в сумасшествии Чаадаева, поскольку во всем остальном Петр Васильевич отличался отменным здравомыслием. Ходили слухи, что он притворялся сумасшедшим, дабы отвлечь от себя подозрения во взяточничестве…» (Тарасов, 1990, с. 6.)
«Предположение, что Петр Васильевич симулировал, чтобы уйти от суда за взятки, косвенно опровергается тем, что его сын Яков Петрович застрелился в 37 лет, а внук, Михаил Яковлевич Чаадаев, страдал меланхолией». (Эфро-имсон, 1998, с. 248.)
[Брат М.Я. Чаадаев страдал алкоголизмом и] «…старой меланхолией». (Тарасов, 1990, с. 107.)
Общая характеристика личности
«Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать».
П.Я. Чаадаев
«Уже в ранней юности в Петре Чаадаеве проявились не совсем обычные черты характера, стремления. Взрослых современников просто поражала “необыкновенная самостоятельность” его поведения и “независимость мышления”, поражала его непохожесть на сверстников, его какая-то воинствующая самобытность. Замашки у него были странные. Он не терпел, когда его спрашивали, к кому и зачем он уходит из дому, о чем думает». (Лебедев, 1965, с. 43.)
[К периоду юности следует] «…отнести и начало в нем развития того эгоизма и того жестокого, немилосердного себялюбия, которые, конечно, родились вместе с ним, конечно, могли привиться и расцвести только при благоприятных для них естественных условиях… Этот эгоизм в своем заключительном периоде, к концу его жизни, особенно по причине его расстроенных имущественных дел, получил беспощадный, кровожадный хищный характер, сделав все без исключения близкие, короткие с ним отношения тяжелыми до не-стерпимости, и был для него самого источником многих зол… Чаадаев имел огромные связи и бесчисленные дружеские знакомства с женщинами. Тем не менее никто никогда не слыхал, чтобы которой-нибудь из них он был любовником. Вследствие этого обстоятельства он очень рано — лет тридцати пяти — стяжал репутацию бессилия, будто бы происшедшего от злоупотребления удовольствиями. Потом стали говорить, что он во всю свою жизнь не знал женщин… Чаадаев не чувствовал никакой подобной потребности и никакого влечения к совокуплению, что таковым он был создан». (Жихарев, 1989, с. 55, 57–58.)
«Своеобразные отношения Чаадаева с женщинами весьма важны для понимания и его характера, и его… философии». (Тарасов, 1990, с. 189.)
«…Около 1820 года произошло “обращение” Чаадаева, а в начале 1822 года он, по совету какого-то неизвестного нам лица, прочитал несколько сочинений Штиллинга, которые вызвали в нем тяжелый душевный кризис, затянувшийся на много лет… За эти два года, от выхода в отставку до отъезда за границу… чувствовал себя совсех больным… Чаадаев, по-видимому, от природы страдал, крайней нервной раздражительностью, а под влиянием болезни и нравственных страданий, обусловленных отставкою и другими, вероятно, чисто духовными причинами, в нем развилась такая мнительность и такая неустойчивость настроений, которые делали его настоящим мучеником… Надо долго вчитываться в… дневник, чтобы сквозь призму тяжелого нервного расстройства разглядеть картину душевной драмы, совершавшейся в Чаадаеве. На первый взгляд его можно принять за продукт религиозного помешательства… Душевные состояния Чаадаева, типичные для всякого мистика в подготовительной стадии, приобретали необыкновенную остроту благодаря глубокому нервному расстройству… Он все время лечится, и все без успеха. Галль407 вылечивает его от ипохондрии, а к концу путешествия его душевное состояние ужасно. Этот странный турист долгие месяцы проводит в полном уединении, притом не только в английской деревушке или захолустном Ворзинге: несмотря на то, что в Париже множество его знакомых-русских, он никого из них не видит». (Гершензон, 1989, с, 128, 130, 133, 139–140.)
«Поселившись в Москве, с совершенно расстроенным здоровьем, почитая свою карьеру невозвратно уничтоженною, он предался некоторого рода отчаянию. Человек света и общества по преимуществу, сделался одиноким, угрюмым нелюдимом. Уже грозили помешательство и маразм… Чаадаев больной был несносен для всех видевших его врачей, которым всегда всячески, сколько сил у него доставало, надоедал». (Жихарев, 1989, с. 85.)
«Сам Чаадаев позднее признавался гр. Строгонову, что писал свое “Философское письмо” (1829) “по возвращении из чужих краев, во время сумасшествия, в припадках которого он посягал на собственную свою жизнь…”» (Гершензон, 1989, с. 142–143.)
«Петр Яковлевич переменил фасон не только в обхождении и платье. В 1831 году резко изменяется его почерк, принимая вид выработанной сжатой клинописи». (Тарасов, 1990, с. 251.)
[1833 г.] «Ничего нет мудреного, если в Петербурге уже теперь зародилось подозрение насчет нормальности умственных способностей Чаадаева». (Гершензон, 1989, с. 182.)
[1836 г.] «…Он официально объявлен умалишенным и отдан на попечение московских полицейских врачей, которые обязаны ежедневно являться к нему для проверки его душевного состояния и выяснения степени опасности, представляемой им для окружающих». (Гроссман, 1930, с. 286.)
[Вторая половина 40-х гг.] «Петр Яковлевич извещает родственников о посещающих его, против собственной воли, мыслях о самоубийстве, “побеге из мира”… Хомяков408 сообщает… о нервическом расстройстве “басманного философа”, которое “очень близко к сумасшествию”». (Тарасов. 1990, с. 391.)
«С 1847 года, когда ему пришлось одно время лечиться от нервного расстройства, говорят даже — близкого к сумасшествию, он, кажется, ничем больше не болел до самого конца». (Гершензон, 1989, с. 215.)